Созданная для нуара

— Привет! — сказал я. — Извини за поздний звонок. Знаешь, я все же хочу поговорить со следователем. Не пойму, почему меня до сих пор не вызвали. Дай мне его номер?

* * *

Лера курила в открытую форточку кухни. За окном кружились снежинки. Она все-таки перекрасила волосы в черный цвет, и теперь действительно выглядела намного эффектнее, чем прежде.

— Дядя Леша, ты точно уверен, что не сказал Игорю ничего такого, когда он приходил к тебе? — глядя в окно, спросила она.

Бывший участковый покачал головой. На кухонной стене тикали старые ходики. На плите в сковородке под крышкой жарились котлеты, распространяя по квартире мясной дух. Аппетитно булькал в большой цветастой кастрюле борщ.

— Уверен. Да ты не бойся, племянница, подержат его в психушке, да и отпустят. Нет против него улик никаких. Когда Лену эту убили, его даже в России-то не было. Да и с другими ведь старались подгадать, время выжидали…

Лера передернула плечами.

— Говорила же я ему не ходить к следователю! Две повестки вытащила из ящика и выбросила. Ясно же было, чем закончится!

— А, ерунда, — отмахнулся Алексей Петрович. Он сидел, положив на стол крупные руки, покрытые темными старческими пятнами, хмуро смотрел на Леру из-под кустистых бровей. — Не в себе человек, толку от его показаний никакого. Бормочет что-то про ритуалы, про тела, а где они, тела эти? Нету тела, нету дела! Спятил, одно слово. Дай-ка мне лучше хлеб, я нарежу.

Лера закрыла форточку, отошла от окна, достала из хлебницы батон белого, подала Алексею Петровичу деревянную доску и большой нож с деревянной рукояткой, а сама принялась накрывать на стол.

— Да не спятил он, а перенервничал немного, — тихо сказала она.

— Я и говорю, не мужик, а размазня, — с каким-то даже удовольствием произнес Алексей Петрович, нарезая хлеб толстыми ломтями. — А тебя-то он точно не узнал? Уверена?

— Не узнал. Да он, скорее всего, меня не вспомнил бы, даже если бы я назвалась. Он кроме Юльки и не видел тогда никого.

— Ну, теперь увидел, — буркнул дядя Леша. — И что ты только в нем нашла? Ни рожи, ни денег, даже в армии не служил. Баб щелкает фотоаппаратиком, поет им в уши… Тьфу! А теперь еще и с приветом!

Лера укоризненно взглянула на него.

— Тебе-то, что, дядя Леша? Занимается человек любимым делом, за деньгами не гонится. Ну, нервный немного… А я его люблю, с двенадцати лет. Я терпеливая, дождалась. И он не бедный, тур мне подарил, хороший тур, по Европе.

— Тур, может, и подарил, а все равно, как это говорят сейчас, нищеброд. Даже машины нет, — упрямо продолжал гнуть свое Алексей Петрович. — Зря я тебе позволил прилепиться к нему, зря.

— Машина — дело наживное. Выйдет из больницы, я его уговорю и машину купить, и студию свою.

— Точно, точно. Потом поженитесь, детишек нарожаете… — издевательски подхватил Алексей Петрович. — Дура ты, племянница, как все бабы!

Лера выпрямилась, скрестила руки на груди, сердито уставилась на старика.

— Что же ты мне помогаешь, дядя Леша, если я дура?

Алексей Петрович пожал плечами, пояснил, словно неразумному ребенку:

— Так ведь пропадешь ты без меня, спалишься в миг. Вон с фотографиями этими как неладно вышло! Побить бы тебя, да стар я уже.

— Не сердись, дядя Леша, — Лера наклонилась к старику, поцеловала в морщинистую щеку. — Он говорил, что не смотрит никогда фотографии прежних моделей, я просто для страховки. Вдруг все же с обыском придут к нему, а тут и доказательства…

— Вот-вот, дура как есть, — повторил Алексей Петрович. — Хороша любовь у тебя! Ладно, хоть повезло, что он клочки от фотографий тех следователю не понес, а ты подгадала, зашла, когда его нет, подобрала и выкинула. Пусть докажет теперь, что были они.

— Я как почувствовала неладное, — вздохнула Лера.

— Почувствовала она… Теперь жди, когда убогий твой из психушки выйдет. А там, глядишь, найдет новую музу, а тебе ручкой сделает. Будет ей уже в уши петь про нуар-фигуар…

— Не будет больше никакой другой музы! А если и будет, так сгинет потом, как и все остальные! — отрезала Лера и, сердито раздув ноздри, начала разливать по тарелкам дымящийся борщ.

Алексей Петрович ухмыльнулся.

— Сгинет… Ишь, кровожадная какая! Все, Лерка, завязывать надо. Последняя была Лена эта. Силы у меня уже не те, плохо спрятали, оплошали. Помру я, сиди, Лерка тихо, вари борщи своему малахольному, не высовывайся. Одна не справишься. Если бы не я, ты бы давно пропала, еще в тринадцать в колонию для малолетних загремела, вся жизнь наперекосяк! Где бы ты была сейчас, если бы не дядька твой, а?

Лера поставила перед ним тарелку, наполненную до краев.

— Это ведь было непредумышленное, дядя Леша. Сам знаешь, я Юльку случайно с лестницы столкнула. Да она первая начала задираться, щербатой меня обозвала!

— Помню, помню. Шалава она была подъездная, Юлька эта. Любит твой Игорь таких — вертлявых, пустоголовых. А ты бесишься, дуреха, хоть они ногтя твоего не стоят. Завязывай с этим, поняла?

Лера согласно кивнула, наполнила борщом вторую тарелку, села за стол напротив Алексея Петровича.

— Поняла, дядя Леша. Я постараюсь.