Создатель Лун с иллюстрациями Сантьяго Карузо

Засаду устроили на Кардинал-роуд, примерно в миле от дома. Мы с Пьерпонтом, держа взведенные револьверы, разместились по одну сторону от дороги, под ореховым деревом, а Баррис сел по другую, положив на колени винчестер. Я только успел спросить Пьерпонта, который час, и он полез в карман за часами, как издалека донесся гром копыт. Лошадь неслась галопом, топот приближался, нарастал, накрывал нас с головой. И в тот самый миг, когда всадник промчался мимо нас, винтовка Барриса полыхнула огнем. Конь и седок рухнули в пыль, как подкошенные.

Пьерпонт мгновенно ухватил ошеломленного всадника за ворот (коня убило наповал), и, поскольку было уже совсем темно, мы подожгли связку сосновых веток, чтобы рассмотреть, кого же мы поймали. Тут же подъехали двое парней Барриса.

– Хм! – нахмурился Баррис. – Да это же Блескун, или я буду не я!

Мы сгрудились вокруг: всем было любопытно поглядеть на Блескуна. Тот оказался рыжим, толстым и давно немытым, с красными поросячьими глазками, так и сверкавшими злобой.

Баррис методично обшарил его карманы, Пьерпонт при этом держал Блескуна, а я держал наш импровизированный факел. Блескун оказался ходячим золотым прииском: и карманы, и подкладка, и сапоги, и шляпа были набиты золотом, и даже в грязных своих кулаках он сжимал пару ярких слитков. Баррис переложил это «самогонное золото», как мы его между собой называли, в карманы своей охотничьей куртки и отвел пленника в сторону, чтобы допросить. Через несколько минут он вернулся и махнул своим парням – мол, забирайте. Мы проводили их взглядом: ведя лошадей в поводу, они неторопливо удалялись в темноту, а между ними угрюмо ковылял Блескун со связанными руками.

– Кто такой этот Блескун? – спросил Пьерпонт, убирая револьвер в карман.

– Самогонщик, контрабандист, фальшивомонетчик и разбойник с большой дороги, – ответил Баррис. – И, вероятно, убийца. Драммонд примет его с распростертыми объятиями – и, полагаю, убедит его признаться в том, о чем он отказался сообщить мне.

– Он что, ничего не сказал? – поинтересовался я.

– Ни слова. Ну всё, вам тут больше нечего делать.

– Что значит «вам»? А вы что, не пойдете домой?

– Нет, – только и сказал Баррис.

Какое-то время мы втроем шагали по темной дороге молча. Я гадал про себя, что намерен предпринять Баррис, но он не сказал больше ни слова, пока не дошел с нами до самого крыльца. Тут он пожал руку Пьерпонту, потом мне, попрощался так, словно собирался в дальний путь, и двинулся к воротам.

– Когда вы вернетесь? – крикнул я ему в спину.

Он остановился, подошел к нам и снова пожал руки с такой дружеской нежностью, какой я никогда за ним не замечал.

– Я собираюсь, – произнес он, – прикрыть эту златогонную лавочку. Вы, ребята, понятия не имели, чем я занимался все эти дни, когда ходил прогуляться по вечерам после ужина. Но теперь я вам расскажу. Между делом я прикончил уже четверых… Мои ребята прикопали их у ручья, аккурат за четырехмильным камнем. В живых осталось трое: Блескун, которого мы взяли, еще один разбойник по прозвищу Желтяк, и третий…

– Третий? – нетерпеливо повторил Пьерпонт.

– Третьего я еще не видел. Но я знаю, кто он и что он такое, – да, знаю! И если в его жилах течет человеческая кровь, то нынче ночью она прольется.

Не успел он договорить, как послышалось тихое влажное чавканье. Через луговину, раскисшую в грязь, к нам молча приближался всадник, в звездном свете вырисовывался лишь силуэт. Когда он подъехал, Баррис зажег спичку – и мы увидели, что через луку седла переброшен труп.

– Желтяк, полковник Баррис, – отрапортовал верховой, приветственно коснувшись широкополой шляпы.

Сообразив, что нам представили мертвеца, я вздрогнул и отступил на шаг. Глаза трупа были широко раскрыты, тело уже окоченело.

– Опознан, – сказал Баррис. – Отвезите его к четырехмильному столбу, Джонстон, а пожитки отправьте в Вашингтон. Да смотрите, не забудьте опечатать!

Всадник со своей ужасной ношей развернулся и пустил коня легким галопом, а Баррис снова, в последний раз, пожал нам руки. И двинулся прочь – весело, с какой-то шуткой на устах, а мы с Пьерпонтом зашли в дом и битый час просидели у огня в прихожей, задумчиво помалкивая и потягивая трубки. Наконец, Пьерпонт не выдержал и вскричал:

– Как жаль, что Баррис не взял с собой хоть одного из нас!

В душе я был с ним согласен, но все равно возразил:

– Баррис знает, что делает.

Это соображение ничуть нас не успокоило и не вызвало желания продолжать разговор. Спустя несколько минут Пьерпонт пожелал мне спокойной ночи и кликнул Хаулита, чтобы тот принес горячей воды. Когда Хаулит окружил его должной заботой и увел на боковую, я погасил все лампы, кроме одной, отослал собак с Дэвидом и отпустил Хаулита на ночь.

Ложиться не хотелось: я знал, что все равно не усну. На столе у камина лежала книга. Я открыл ее и пробежал глазами пару страниц, но мысли мои блуждали далеко.