Создатель Лун с иллюстрациями Сантьяго Карузо

За распахнутыми ставнями сияли звезды. Луны этой ночью не было, но все небо искрилось звездной пылью, заливая луг и лес светлым сиянием, ярче лунных лучей. Далеко в лесу мне почудился голос ветра – ласкового, теплого ветерка, шептавшего имя «Изонда».

«Слушай», – вздыхал голос, и деревья, колыхавшиеся на ветру, вторили ему дрожью каждого листочка: «Слушай!». И я слушал.

Там, где высокие травы трепетали от трелей сверчка, я слышал ее имя – «Изонда», я слышал его в шорохе жимолости, над которой порхали серые ночные мотыльки, я слышал его в росе, каплющей со стрехи, – кап, кап, кап. Тихий луг шептал ее имя, журчанье лесных ручьев повторяло: «Изонда, Изонда», – и, наконец, вся земля и все небо заполнились нежным перезвоном: «Изонда, Изонда, Изонда». В кустах у крыльца запел соловей, и я прокрался на веранду послушать. Он умолк, но вскоре опять запел, на сей раз подальше от дома. Я отважился выйти на дорогу. Новая рулада донеслась из чащи, и я пошел на голос соловья, потому что знал: это поет Изонда.

Выйдя на тропу, уводившую от главной дороги в Папоротники, я замешкался, охваченный внезапными сомнениями, но красота ночи манила неудержимо, а соловьи уже распевали наперебой по всему лесу. При звездном свете я отчетливо различал каждый кустик, каждую травинку и цветок: без луны не было и теней. И луг, и ручей, и рощица серебрились в бледном сиянии. Планеты свисали с высокого свода, подобно огромным светильникам, а сквозь паутину их лучей на землю взирали недвижные звезды, спокойные и безмятежные, точно очи самих небес… Я брел по пояс через дебри золотарника, влажные от росы, ступал по полянам, поросшим поздним клевером и диким овсом, шагал мимо черники и тернослива, мимо кустов шиповника, усыпанных багряными ягодами, пока, наконец, тихий лепет ручья Вир-Брук не подсказал мне, что тропа закончилась.

Но я не хотел останавливаться, потому что издали веяло густым ароматом кувшинок, а за невысокими лесистыми утесами и еще дальше, за сырой луговиной, поблескивала серебром озерная гладь и тихо бормотали сонные водяные птицы. Я чувствовал, что надо добраться до озера. И путь был открыт – если я смогу пролезть сквозь густую поросль молодых трав и не угодить в западню калиновых кустов.

Соловьи умолкли, но и без них в лесу хватало всякой живности. Гибкие, проворные тени то и дело перебегали мне дорогу: гладкие норки, ускользавшие во тьму от звука моих шагов, поджарые ласки и мускусные крысы, торопившиеся куда-то на свидание или охоту. Никогда раньше я не видал такого оживления среди мелких лесных существ в ночное время. Я начал задумываться, куда все они так спешат и почему все бегут в одном направлении. Между тем по кустам мимо меня проскакал заяц, а следом, задрав хвост, промчался кролик. Когда я добрался до рощицы молодых буков, меня обогнали две лисы, чуть подальше, ломая ветки, из подлеска выскочила лань, за ней по пятам трусила рысь с горящими, как угли, глазами.

Но лань ее не интересовала, и на меня она тоже не обратила ни малейшего внимания. Как и все кругом, рысь просто неслась на север.

Спасалась бегством!

«Но от кого?» – удивился я про себя. Ни лесного пожара, ни урагана, ни потопа не наблюдалось.

Если Баррис прошел той же дорогой, может, это он всполошил лесных обитателей? Нет, едва ли. Даже если бы по лесу прошагал целый полк, он и то не вызвал бы такого массового исхода.

– Что же могло стрястись? – подумал я, провожая взглядом промчавшуюся мимо куницу. – Что могло так напугать всех этих зверей в такое время суток?

Я поднял глаза к небу. Безмятежное сияние звезд меня успокоило, и я двинулся дальше, через узкую полоску ельника, спускавшуюся к берегам Озера Звездного Света.

Дикая клюква и плети калины цеплялись за ноги, ветви деревьев обдавали меня росой, а еловые иглы нещадно царапали лицо, но я продолжал брести, спотыкаясь о замшелые бревна и увязая в топкой земле, пока наконец не добрался до самого берега, усыпанного галькой.

Ветра не было, но по озеру быстро катились волны: я слышал, как они плещут о каменистый берег. В бледном свете звезд тысячи кувшинок возносили свои полузакрытые чаши к небесам.

Я лег на живот, вытянулся во весь рост и, подперев подбородок рукой, стал смотреть на озеро.

Ш-ш-ш-хлоп… Ш-ш-ш-хлоп… Волны накатывали на берег, вздымались все выше, подступали все ближе и ближе, и вскоре пленка воды, тонкая и сверкающая, как лезвие ножа, подобралась к моим локтям. Я не понимал, в чем дело: уровень воды поднимался, хотя дождя не было уже давненько. Казалось, всё озеро выходит из берегов: я слышал, как волны шуршат в зарослях камышей, да и в прибрежной траве неподалеку уже плескалась вода. На волнах покачивались кувшинки, их влажные широкие листья то уходили на глубину, то поднимались снова, и вот уже озеро превратилось в сплошной волнующийся, мерцающий ковер цветов. До чего же сладкий и густой аромат шел от водяных лилий!

Тем временем вода начала понемногу спадать, волны отступали, обнажая прибрежную полосу белой гальки, сверкающей, точно пена в налитом до краев бокале шампанского.