Создатель Лун с иллюстрациями Сантьяго Карузо

В глазах Барриса мелькнуло нечто, похожее на неприкрытый ужас, казалось, он даже забыл, как дышать.

– Нет такого города, – выдавил он наконец. – Или… я что, говорил во сне?

– Такой город, – невозмутимо продолжал я, – где река течет под тысячей мостов, где благоухают сады, а воздух полнится звоном серебряных колокольцев…

– Хватит! – рявкнул Баррис и дрожа поднялся со стула. Он словно разом состарился лет на десять.

– Рой, – процедил Пьерпонт, – какого дьявола? Зачем ты мучаешь Барриса?

Секунду-другую я смотрел на Барриса, а он – на меня. Потом Баррис сел обратно.

– Продолжайте, Рой, – вздохнул он.

– Придется, – заявил я. – Потому что теперь я уверен, что все это мне не приснилось.

Я рассказал им все, но даже мне самому происшедшее казалось таким смутным, таким нереальным, что временами я умолкал, смаргивая жгучие слезы: невозможно было представить, чтобы взрослые разумные люди в лето Господа нашего тысяча восемьсот девяносто шестого обсуждали подобные вещи всерьез. Я боялся Пьерпонта, но он даже не улыбнулся. Что до Барриса, то он сидел, уронив голову на грудь и сжимая обеими руками незажженную трубку.

Когда я умолк, Пьерпонт медленно повернулся и уставился на Барриса. Дважды он открывал рот, словно собираясь что-то спросить, но так и не решился.

– Иань – это такой город, – мечтательно, как сквозь сон, проговорил Баррис. – Вы об этом хотели спросить, Пьерпонт?

Мы оба кивнули.

– Иань, – повторил Баррис, – это такой город, где великая река струится под тысячей мостов, где воздух полнится благоуханием садов и звоном серебряных колокольцев.

– Где этот город? – спросил я почти беззвучно, одними губами.

– Город этот, – то ли жалобно, то ли с досадой промолвил он, – лежит далеко-далеко. За семью океанами и за великой рекой. Далеко, как луна, – от земли, и даже еще дальше.

– Что вы имеете в виду? – нахмурился Пьерпонт.

– Ах, – сказал Баррис, с явным усилием поднимая на него запавшие глаза. – Я просто использую аллегории, принятые в чужой стране. Не обращайте внимания. Я ведь рассказывал вам о Куэнь-Юинь? Ну так вот, Иань – это самое их средоточие. Он укрыт в недрах этой гигантской тени, называемой Китаем, – смутной и необъятной, как полуночное небо… таинственного континента, неизведанного, неприступного…

– Неприступного… – шепотом повторил за ним Пьерпонт.

– Я видел его, – все тем же мечтательным тоном продолжал Баррис. – Я видел мертвые равнины Черного Катая, я перевалил через горы Смерти, уходящие вершинами в безвоздушную высь. Я видел тень Шаньги, простертую над Абаддоном. Лучше умереть в миллионах миль от Йезда и Атер Кведаха, чем увидеть своими глазами белый лотос в тени Шаньги! Я спал в руинах Шаньду, где никогда не утихает ветер, а мертвецы рыдают без устали: «Улулле!».

– И видели Иань, – мягко напомнил я.

Он медленно повернул ко мне лицо, искаженное глубокой печалью:

– Иань… Я жил там… и там я познал любовь. Даже когда я испущу последний вздох, когда драконий коготь сойдет с моей руки… – он закатал рукав, и мы увидели белый полумесяц, сверкающий чуть выше локтя, – …когда свет моих очей померкнет навеки, даже и тогда я не забуду город Иань. Это ведь мой дом… мой дом! И эта тысяча мостов над рекой, и белая гора вдалеке, и благоуханные сады, и лилии, и этот ласковый летний ветер, напоенный гудением пчел и музыкой колокольцев, – это всё мое! Думаете, я прекратил работать с Куэнь-Юинь из-за того, что они боялись драконьего когтя на моей руке? Да, Юэ Лао мог даровать многое, но неужели вы думаете, что я признал бы за ним и право отнимать? Или он – сам Шаньги, в тени которого не смеет поднять голову белый лотос? Нет! Нет! – выкрикнул он со свирепой страстью. – Не Юэ Лао, не этот чародей, Создатель Лун, подарил мне мое счастье! Оно было настоящим! Не какой-нибудь призрак, что может лопнуть в мгновение ока, словно мыльный пузырь! Может ли колдун сотворить и дать мужчине женщину, которую тот полюбит? Или Юэ Лао равен могуществом самому Шаньги? Шаньги – истинный Бог! И в своей бесконечной доброте и милости он вернет мне женщину, которую я люблю, когда сочтет нужным. Я знаю, что она ждет меня у Божьих стоп.

После этой тирады воцарилась напряженная тишина, в которой я мог расслышать стук собственного сердца. Пьерпонт был бледен и смотрел на Барриса с жалостью. А Баррис, наконец, встряхнулся и поднял голову. Страшно было видеть, как изменилось его загорелое краснощекое лицо.

– Слушай! – Он устремил на меня ужасный пронзительный взгляд. – У тебя на лбу печать драконьего когтя, и Юэ Лао это известно. Если ты не можешь избежать любви, то прими ее как мужчина, ибо в конце концов тебя ждет такая мука, какой не знают и грешники в аду. Напомни, как ее зовут?

– Изонда, – ответил я, не пытаясь отрицать очевидное.

VIII

В девять вечера мы схватили одного из этих златогонщиков. Не знаю, как Баррис расставил свою ловушку, – всё, что я видел, можно изложить за пару минут.