Создатель звезд

Не следует считать, что эта странная общность разумов стерла личности исследователей-индивидуумов. В языке жителей Земли не существует термина, которым можно было бы точно определить наши отношения. Нельзя сказать, что все мы утратили нашу индивидуальность, или растворились в коллективной индивидуальности. Но так же неверно будет утверждать, что мы все время представляли собой отдельные личности. В отношении нас всех можно было применить и местоимение «я», и местоимение «мы». В аспекте единства сознания мы все действительно представляли собой одного индивидуума с его ощущениями; и в то же самое время все мы были разными личностями, что было важно для нас и доставляло нам огромное удовольствие. И, хотя существовало единое, коллективное «я», было и многосложное и разнообразное «мы», – компания очень разных личностей, каждая из которых вносила свой уникальный творческий вклад в общее предприятие по исследованию космоса и была связана со всеми остальными участниками очень тесными отношениями.

Я отдаю себе отчет, что мое объяснение может показаться читателям противоречивым, каким оно кажется и мне самому. Но я не могу подобрать других слов для описания этого навсегда врезавшегося в мою память состояния, когда я был конкретным отдельным членом определенного сообщества, и, в то же время, распоряжался всеми ощущениями и коллективным опытом этого сообщества.

То же самое можно сказать и по-другому: если, в силу тождества нашего сознания, мы были единой личностью, то в силу явного различия наших характеров и подходов к творчеству, мы были абсолютно разными индивидуумами, за которыми наблюдало общее «я». Каждый из нас, как общее «я», воспринимал всю компанию индивидуумов, в том числе и себя самого, как группу реальных лиц, отличающихся друг от друга темпераментом и опытом. Каждый из нас воспринимал всех остальных, включая себя самого, как истинное сообщество, скрепленное узами любви и взаимного критического отношения, которые соединили, например, Бваллту и меня. Но на другом плане ощущений, – плане творящей мысли и воображения, единое коллективное мышление могло исчезнуть из ткани личных взаимоотношений. Оно было занято исключительно исследованием космоса. Отчасти верным будет утверждение, что мы отличались друг от друга в любви, но были тождественны друг другу в знаниях, мудрости и поклонении. В следующих главах, пойдет речь о космическом, об ощущениях коллективного «я», будет логически верно говорить об исследующем разуме в единственном числе, используя местоимение «я»: " Я сделал то-то и то-то, я подумал то-то и то-то». Тем не менее, местоимение «мы» будет также использоваться, чтобы читатель не забыл о коллективности этого предприятия и чтобы у него не сложилось неверное представление, будто единственным исследователем был человек, написавший эту книгу.

Каждый из нас прожил свою индивидуальную жизнь в том или ином мире. И эта ничтожная, полная ошибок и глупостей жизнь на далекой родной планете каждому из нас представлялась предельно конкретной и вполне достойной. Так взрослому человеку его детство представляется цепочкой чрезвычайно ярких событий. Более того, каждый из нас придавал своей прежней «частной» жизни значимость, которая теперь, когда он стал членом коллектива, померкла в сравнении с проблемами космического значения. И вот эти конкретность, достоинство и значимость каждой маленькой частной жизни имели очень большое значение для коллективного «я», частью которого был каждый из нас. Они придали коллективным ощущениям своеобразный пафос. Ибо только на своей родной планете, каждый из нас принимал участие в войне, именуемой жизнью, в качестве, так сказать, рядового солдата, сталкивающегося с противником лицом к лицу. Именно эта память о себе, как о жаждущей света и свободы личности, но закованной в кандалы в темнице частной жизни, сделала каждого из нас способным воспринимать любое разворачивающееся на наших глазах космическое событие, не как некий спектакль, а как полную трагизма трогательную индивидуальную жизнь, вспыхнувшую и тут же погасшую.

Так я, англичанин, привнес в коллективный разум мои неотвязные и яркие воспоминания о бесполезности всех моих усилиях в родном, охваченном кризисом, мире, истинное значение этой слепой человеческой жизни, скрашенной пусть несовершенным, но драгоценным общением, мне, коллективному «я», представилось с такой ясностью, которой англичанин, в его первобытной тупости, никогда не смог бы обрести. Сейчас я помню только то, что, будучи коллективным «я», я рассматривал свою земную жизнь более критически, и, в то же время, с меньшим ощущением вины, чем тогда, когда пребывал в индивидуальном состоянии. Думая о спутнице этой своей жизни, я более трезво оценивал то влияние, которое мы оказали друг на друга, и испытывал к ней еще большую нежность.