Создатели и зрители. Русские балеты эпохи шедевров

Балету повезло меньше. Матильда Кшесинская с ее беззастенчивым («нравственно нахальным» и «зловонным», по выражению Владимира Теляковского) искусством жить в свое удовольствие оказалась для работ Петипа поистине злым гением. Народные массы ничего не знали о балете, в театре не бывали. Но кто такая Кшесинская, знали все: которая «спала с Николашкой». А теперь вот на ее балконе появился другой.

Это был важный — и всем обывателям понятный символ революции. В советское время каждый школьник знал о речи Ленина к восставшим, произнесенной с балкона захваченного большевиками особняка Кшесинской.

Когда у Ленина дошли руки и до театров новой страны, он сразу же предложил балет закрыть, оставив человек десять — двадцать «на Москву и Питер» для антропологического курьеза. Новому обществу балет был не нужен. Он был слишком «императорским».

Вовремя вмешался нарком просвещения Луначарский (вероятно, один из немногих в этом новом правительстве, кто балет все-таки видел сам), и театры удалось сохранить.

Но не «театр Петипа» как художественный феномен. Или хотя бы как исторический текст, своего рода (если воспользоваться популярными советскими дефинициями, обозначавшими наследие прошлого) «литературный памятник» или «музей старого быта».

В балет — на освободившееся массовой эмиграцией место — пришли новые люди. Они стали делать свои, новые карьеры. И не было сдерживающего якоря «традиции»: она прервалась. Вот так просто обстояло дело. Вот такой простой была сила, покончившая с театром Петипа.

Некоторые из этих новых были на самом деле «старыми». До революции они были неудачниками. Новое время освободило для них дорогу — дало шанс. Они не собирались его упускать. Они нацелились на жизненный реванш. И они его взяли.

Такими новыми-старыми были, прежде всего, бывшая балерина Агриппина Ваганова и танцовщик Федор Лопухов.

Революция, лишив Ваганову императорской пенсии и мужа, покончившего с собой, заставила ее стать педагогом в самое трудное, голодное время: 1918, 1919, 1920 годы. По пословице: несчастье помогло. Педагогом она, былая «царица вариаций», знавшая о трудностях танца все, оказалась феноменальным. За несколько лет ее выпускницы триумфально восполнили кадровые потери, нанесенные труппе революцией (вернее, эмиграцией).

Федор Лопухов провозгласил себя хореографом-авангардистом. В течение 1920-х он заполнил своими работами бывший Мариинский театр. Балеты его не удерживались в репертуаре. Публике они нравились так же мало, как другие тогдашние образцы хождения авангардистов в народ — супрематический фарфор и ситчик в тракторы. Лопухов был великим экспериментатором, но хореографом плохим: его открытия принесли плоды другим, более талантливым коллегам.

Все бы ничего, если бы Ваганова и Лопухов удержались только в этих жизненных ролях.

Но увы. Жизнь — точнее, все тот же кадровый голод — заставила их стать еще и «начальниками». Подвинула руководительское кресло. И перед этим искусом ни та, ни другой не устояли.

В 1920-е именно Лопухов — как глава труппы — решал, каким спектаклям Петипа жить, а каким — умереть.

Подобно многим авангардистам, Лопухов обладал таким типом мышления, которое исключало память и историю. Истории «до» авангарда не было. По известному манифестному выражению, Пушкина полагалось сбрасывать с корабля современности. Лопухов сбрасывал Мариуса Петипа.

В то время Лопухов уже носился с идеей балета как симфонии и равного брачного союза танца с музыкой. Поэтому именно музыка стала критерием отбора. На то, что в театре Петипа отношения танца с музыкой были принципиально иными (см. раздел о «Лебедином озере»), Лопухов обращать внимания не стал. Он этого просто не понимал. Повторим, это авангардистское, внеисторическое мышление. Музыка любимых сотрудников Петипа — Минкуса, Пуни — была для него мусором. Индульгенцию балетам Петипа давали только «серьезные» Чайковский, Глазунов, Адан. Право на жизнь, соответственно, получили «Спящая красавица», «Лебединое озеро», «Раймонда», «Жизель».

Парадоксально, но «старый» балет новой публике, хлынувшей в театры, понравился (а авангардистские балеты Лопухова — нет). Понравился загадочной герметичностью, но также наивно пышной зрелищностью. Недаром классические балеты и сегодня так нравятся самым неподготовленным, первобытным зрителям — детям.

А еще понравился той частью своего существа, что роднила эстетику театра Петипа со вкусами городского мещанства, в том числе самого высокопоставленного. В «Лебедином озере», иными словами, всегда было нечто от настенного коврика с лебедями. И это нечто повеяло родным, новый зритель отозвался душой.

Публика вовсе не хотела видеть вместо принцессы Авроры Зарю Революции, невзирая на все горячечные предложения пролеткультовцев. Она хотела видеть именно принцессу Аврору — в розовых шелковых пуантах и красном тюнике с золотой канителью.