Читаем Создатели и зрители. Русские балеты эпохи шедевров полностью

«Хочешь полюбить балет — полюби танцовщицу», — гласила позднейшая мудрость петербургских балетоманов. И в случае Готье она была полностью справедлива. Идея «Жизели» была элегантным способом произвести впечатление на красавицу балерину Карлотту Гризи, с которой парижская Опера подписала контракт в начале декабря 1840 года. «Красавицу с фиалковыми глазами», как потом поэтически уточнит Готье.

Степень влияния Готье была без преувеличения огромной. Датский хореограф Август Бурнонвиль был проездом в Париже как раз во время репетиций «Жизели». Он негодовал и ужасался в письме жене в Копенгаген:

«Балетмейстеров не просят придумывать тему и содержание, а вместо этого принуждают воплощать идеи профессиональных либреттистов… положение их (балетмейстеров) не только малопочтенно, но и не облечено никакой властью… Вдобавок эти либреттисты обладают ведущим правом голоса, утверждая исполнителей на роли и выбирая композитора; следовательно, все, за что балетмейстер собственно отвечает, это лишь общая сценическая композиция»[106].

Такова была общая практика того времени. И парижские балетмейстеры знали свое место. Готье был в центре всеобщего внимания. И в этот центр вывел за руку Карлотту Гризи.

По рождению Гризи принадлежала артистическому кругу. Ее двоюродная сестра Джулия Гризи была знаменитой оперной певицей. Юная Карлотта — в глазах кузины и матери — поначалу чуть не погубила себя, связавшись с очень некрасивым, очень умелым и очень неудачливым танцовщиком Жюлем Перро, своим учителем танцев. Но по счастью, несмотря на рождение дочери, Карлотта не вышла за него замуж официально. Перро вместе с ученицей амбициозно метил попасть в труппу Опера. Условие было таким: подписать контракт с обоими. Перро получил отказ. Парижскому театру он был не нужен. Семья Гризи вмешалась. Мать и сестра взяли на себя знакомство Карлотты с директором парижской Опера. Старшие Гризи провели операцию очень ловко. Выманили Карлотту из дома якобы по магазинам, а сами привели к директору. Карлотта растерялась под их натиском — и сольный контракт подписала. Без ведома Перро. Невенчанный муж мог в ответ только устроить бурную домашнюю сцену. Юридических прав у него не было.

Такую историю, во всяком случае, описал жене из Парижа Бурнонвиль. Сам он услышал ее от Перро, а тому — расставив акценты как надо — преподнесла Карлотта. Оба супруга предпочли сделать вид, что Карлотта попала в западню матери и кузины.

Мотивы старших Гризи Перро, понятно, с заезжим датчанином обсуждать не стал. Они были прозрачны и оскорбительны. Муж-неудачник, по мнению старших Гризи, тормозил карьеру жены — и артистическую, и женскую: со своей красоты Карлотта в Париже могла получить куда больший капитал. Забегая вперед: мать и сестра оказались правы. Карлотта Гризи окончила свою театральную карьеру одной из самых высокооплачиваемых европейских балерин, стала супругой князя Радзивилла.

Но тогда, несомненно, чувствовала вину перед мужем.

Он был ее учителем танцев, он превратил ее с профессиональной точки зрения в балерину высшего уровня, с ним она лелеяла планы покорить Париж. И вот теперь — предала. Была ли любовь? Главной супружеской лаской Жюля, позже станет рассказывать Карлотта, было встать ей на бедра, чтобы, сильно нажав, добиться от них большей выворотности — непременного требования техники классического танца, требующей, чтобы ноги были полностью развернуты вовне, от пальцев стопы до самого бедра. Балет в этом браке был «сильнее страсти, больше, чем любовь».

Но благодарность Карлотта, безусловно, испытывала, и ею подпитывались жалость и чувство вины. Карлотта, уже понимая, что жизнь разводит их с Перро, все же попыталась дать ему почувствовать, что между ними все по-прежнему. Вот почему Перро тоже виделся с Готье, вот почему участвовал в разговорах о будущей «Жизели» с Аданом. Вот почему Бурнонвиль в письме жене писал, что Перро остался, по-спортивному говоря, «тренером» Карлотты. Вот что дало Адану основания заявить потом в мемуарных заметках — не без свойственной ему склонности к фигурам речи и преувеличениям: «произведение было поставлено, так сказать, в моем салоне». Не стоит воображать себе при этом Перро, который буквально компонует хореографию прямо в гостиной у Адана, натыкаясь на стулья и столы. Музыка еще не была написана. Репетиции еще не начались. Хореограф — еще не назначен. Гризи, Перро, Готье часто и много говорили о «Жизели» в его гостиной — вот и все, что имел в виду Адан[107].

То, что между ним и Карлоттой отнюдь не «все по-прежнему», Перро понял очень скоро. Постановку «Жизели» поручили немолодому штатному хореографу Опера Жану Коралли. Главную мужскую роль начал репетировать премьер Люсьен Петипа. Карлотту захватили репетиции. Перро же досталась роль некрасивого мужа-неудачника при популярной жене.

Перейти на страницу:

Все книги серии Культура повседневности

Unitas, или Краткая история туалета
Unitas, или Краткая история туалета

В книге петербургского литератора и историка Игоря Богданова рассказывается история туалета. Сам предмет уже давно не вызывает в обществе чувства стыда или неловкости, однако исследования этой темы в нашей стране, по существу, еще не было. Между тем история вопроса уходит корнями в глубокую древность, когда первобытный человек предпринимал попытки соорудить что-то вроде унитаза. Автор повествует о том, где и как в разные эпохи и в разных странах устраивались отхожие места, пока, наконец, в Англии не изобрели ватерклозет. С тех пор человек продолжает эксперименты с пространством и материалом, так что некоторые нынешние туалеты являют собою чудеса дизайнерского искусства. Читатель узнает о том, с какими трудностями сталкивались в известных обстоятельствах классики русской литературы, что стало с налаженной туалетной системой в России после 1917 года и какие надписи в туалетах попали в разряд вечных истин. Не забыта, разумеется, и история туалетной бумаги.

Игорь Алексеевич Богданов , Игорь Богданов

Культурология / Образование и наука
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь
Париж в 1814-1848 годах. Повседневная жизнь

Париж первой половины XIX века был и похож, и не похож на современную столицу Франции. С одной стороны, это был город роскошных магазинов и блестящих витрин, с оживленным движением городского транспорта и даже «пробками» на улицах. С другой стороны, здесь по мостовой лились потоки грязи, а во дворах содержали коров, свиней и домашнюю птицу. Книга историка русско-французских культурных связей Веры Мильчиной – это подробное и увлекательное описание самых разных сторон парижской жизни в позапрошлом столетии. Как складывался день и год жителей Парижа в 1814–1848 годах? Как парижане торговали и как ходили за покупками? как ели в кафе и в ресторанах? как принимали ванну и как играли в карты? как развлекались и, по выражению русского мемуариста, «зевали по улицам»? как читали газеты и на чем ездили по городу? что смотрели в театрах и музеях? где учились и где молились? Ответы на эти и многие другие вопросы содержатся в книге, куда включены пространные фрагменты из записок русских путешественников и очерков французских бытописателей первой половины XIX века.

Вера Аркадьевна Мильчина

Публицистика / Культурология / История / Образование и наука / Документальное
Дым отечества, или Краткая история табакокурения
Дым отечества, или Краткая история табакокурения

Эта книга посвящена истории табака и курения в Петербурге — Ленинграде — Петрограде: от основания города до наших дней. Разумеется, приключения табака в России рассматриваются автором в контексте «общей истории» табака — мы узнаем о том, как европейцы впервые столкнулись с ним, как лечили им кашель и головную боль, как изгоняли из курильщиков дьявола и как табак выращивали вместе с фикусом. Автор воспроизводит историю табакокурения в мельчайших деталях, рассказывая о появлении первых табачных фабрик и о роли сигарет в советских фильмах, о том, как власть боролась с табаком и, напротив, поощряла курильщиков, о том, как в блокадном Ленинграде делали папиросы из опавших листьев и о том, как появилась культура табакерок… Попутно сообщается, почему императрица Екатерина II табак не курила, а нюхала, чем отличается «Ракета» от «Спорта», что такое «розовый табак» и деэротизированная папироса, откуда взялась махорка, чем хороши «нюхари», умеет ли табачник заговаривать зубы, когда в СССР появились сигареты с фильтром, почему Леонид Брежнев стрелял сигареты и даже где можно было найти табак в 1842 году.

Игорь Алексеевич Богданов

История / Образование и наука

Похожие книги

Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие
Актеры нашего кино. Сухоруков, Хабенский и другие

В последнее время наше кино — еще совсем недавно самое массовое из искусств — утратило многие былые черты, свойственные отечественному искусству. Мы редко сопереживаем происходящему на экране, зачастую не запоминаем фамилий исполнителей ролей. Под этой обложкой — жизнь российских актеров разных поколений, оставивших след в душе кинозрителя. Юрий Яковлев, Майя Булгакова, Нина Русланова, Виктор Сухоруков, Константин Хабенский… — эти имена говорят сами за себя, и зрителю нет надобности напоминать фильмы с участием таких артистов.Один из самых видных и значительных кинокритиков, кинодраматург и сценарист Эльга Лындина представляет в своей книге лучших из лучших нашего кинематографа, раскрывая их личности и непростые судьбы.

Эльга Михайловна Лындина

Биографии и Мемуары / Кино / Театр / Прочее / Документальное