И мука беспокойства росла. Я чувствовал, что Его требование будет первым и последним, и раздавит меня, как приговор всем моим прегрешениям. Но я искал знака или знамения. И однажды в полупустом храме, стоя у лика Спасителя и совсем потерявшись, я воскликнул:
— Господи! Чем отплачу Тебе? Чего потребуешь?
— Человечности... — услышал я тихий и непреклонный голос.
СУДЬБА РАХИМОВА
Однажды светлым временем ночи гражданин X. по причине лунатического возбуждения выпрыгнул в голом виде из окна третьего этажа, на лету скороговоркой выкрикнул: «Свободу Тофику Рахимову!», упал на клумбу, но не разбился, а рассмеялся, и только крепче в себя поверил, затем вошел в подъезд дома и исчез навсегда.
Это событие очевидела нижняя жиличка Авдюня, которая, как пушкинский кот и днем, и ночью не спит, а сидит у окна, наблюдает, что происходит в мире, и всем рассказывает.
На этот раз Авдюня была потрясена: тридцать пять лет назад при тех же обстоятельствах из окна второго этажа выпрыгнул ее собственный муж и исчез навсегда. С тех пор Авдюня каждую ночь ждет его обратно. Второе потрясение заключалось в том, что тогда — давно — возглас был тот же, но без слов, а просто — «Свободу!» — потому что со второго этажа ближе, чем с третьего. И поскольку все голые мужчины похожи друг на друга, а каждый одетый — одет по-другому, у Авдюни мелькнула мысль, что это и был ее муж, который в тот — первый — раз, войдя в подъезд дома, ошибся квартирой и все эти годы прожил этажом выше. Возраст летевшего не смутил Авдюню — все исчезнувшие остаются молодыми.
Все это настолько возбудило Авдюню, что она не могла дождаться утра и каждый час переводила стрелки будильника, чтобы время двигалось быстрее. Неудивительно, что старухи, дети солнца, собрались на заседание в сквере на три часа раньше обычного, тем самым несказанно удивив дворников.
Слово — одежда факта. В пересказе Авдюни прыжок выглядел намного красочней, и особенно упирала Авдюня на Тофика Рахимова, которого описывала как веселого усатого красавца, томящегося за решеткой в темнице сырой.
К вечеру информационные транзиты — пивной ларек, магазин, поликлиника — передали это сообщение в плотной упаковке свидетельских показаний. Через неделю о Рахимове знали все.
В парламентах ряда стран депутаты от демократических партий сделали соответствующие запросы, и одно правительство даже было вынуждено уйти в отставку, и это заметно снизило обороноспособность континента. Ансамбль «Куадрилья» выпустил альбом песен протеста на тему Тофика Рахимова. Палеонтологи ряда университетов организовали совместную экспедицию по обе стороны большого кавказского хребта. Известный ученый Моно Стейн опубликовал исследование, где со всей очевидностью поставил вопрос о социальной значимости понятия «рахимизм». В Голландии вывели необычный сорт тюльпана клеточной окраски и назвали «бедный Тофик». Молодые рахимисты Европы провели соревнование по прыжкам с вертолета на пустые молочные пакеты.
Одна Авдюня обо всем этом ничего не знает, однако не теряет надежды выяснить все до конца. Каждую ночь она сидит у окна и ждет, когда кто-нибудь выпрыгнет с четырнадцатого этажа. И я верю, она дождется.
ЧАС НОВОСТЕЙ
Поначалу кое-кто помнил, а впоследствии все забыли, при каких обстоятельствах и зачем появился у нас дедушка. Семья была большая, комнат в квартире насчитывалось около двадцати, и потому никто не удивился, когда пришел дедушка, неизвестно чей, и стал жить.
Вероятно, кто-то ходил за покупками, потому что на кухне в чугунном котле, вмазанном в плиту, всегда булькала похлебка. Утром обитатели квартиры разбегались кто в школу, кто на службу, кто на работу, и оставались дедушка и я. Дедушка был неграмотным ветераном труда, а я образованным бездельником. Я не служил и не работал не из романтического протеста, а из социального чувства неуверенности в полезности своих усилий. Даже незначительная моя активность могла привести к катастрофическим результатам, и я был вынужден заниматься ничем. Я не родился бездельником, а стал им после того, как пытался работать составителем железнодорожных поездов, провизором аптеки, авиамехаником, кочегаром ядерной установки. Это было... нет, не заставляйте меня вспоминать об этом.
Единственно, что мне могли поручить без ущерба для общественной безопасности — это пересказывать дедушке содержание газетных новостей дважды в день, утром и вечером. Часов в десять утра, когда из квартиры убегали занятые, дедушка выходил из своей комнаты. Я слышал его шаркающие шаги и осторожный стук деревянной ложки об оловянную миску. Дедушка на кухне наливал в миску похлебку и нес в комнату. Там он садился в высокое кресло, располагал миску на коленях и зачерпывал деревянной ложкой, обкусанной по краям.