Сожги!

Дракон замахал крыльями вновь, и Аднан разглядел несколько черных пятен на его шее и одну под челюстью — именно в этих местах оторвались изумруды. Права на ошибку не было, но задача, как минимум, казалась выполнимой. Аднан затаил дыхание, зажмурил правый глаз, и красная точка в его оптическом прицеле соединилась с темным пятнышком на драконовом горле. Отдача по-дружески толкнула Аднана в плечо, громыхнуло, вспыхнуло, и пуля вонзилась точно в цель. Вопль торжества осознающего свою силу чудовища оборвался, а затем секундная тишина взорвалась криком боли такой силы, что Аднан невольно выпустил оружие и зажал уши руками. Дракон сорвался с башни, взмахнул крыльями и, подобно гигантской ласточке, взмывающей в воздух из-под крыши деревенского дома, набрал высоту. Он сумел пролететь над внешней стеной, затем все еще слабые крылья подвели его, и он скрылся из вида. Землю тряхануло от рухнувшей в пепел туши. Аднан подхватил винтовку и, оставив все остальные пожитки в казармах, побежал по тому маршруту, по которому шел по следу дракона днем ранее.

Рука нащупала на поясе нож. Порезать руку, встретиться с драконом взглядом — и миссия будет выполнена. Аднан выбежал на мост и огляделся. Дракон улетел в эту сторону, но его не было видно. Не мог же он снова взмыть в воздух! Не сейчас. Он слаб, он ранен, он напуган.

Злобное шипение привело Аднана в чувство. И в тот же момент драконоборец понял, какую кошмарную ошибку совершил. Удар лапы не задел Аднана, но обрушил часть моста, отрезав крепость от руин ремесленных районов. Дракон медленно поднял голову над мостом, вперился в Аднана своими невыразимо прекрасными голубыми глазами с круглыми совиными зрачками. Когтистые лапы впились в рассохшееся дерево, и чудовище влезло на мост целиком, свернуло хвост вокруг Аднана, закрыло небо перепонками крыльев. В груди дракона загудело живое пламя, готовое вырваться, сжечь, распылить и растворить дерзкого врага, стереть и плоть, и кости, и душу, и саму память о нем. Аднан зажмурился, и в его ушах зазвучали протяжные духовые, гитара, заглушенная настолько, чтобы не быть навязчивой, серебряная дробь и сухое щелкание малого барабана. Без вокала.

— Что?

Он открыл глаза. Дракон не двигался, но из пасти уже начал течь густой серый дым.

— Это моя история. — Я отставил пустой стакан и позвонил в колокольчик, вызывая официанта. — Но в знак нашей дружбы я остановил ее на этом моменте.

— Аднан погибнет? — спросил Питер.

— Как хочешь. Скажи: сжечь, и дракон сожжет Аднана, и ты будешь об этом знать, и придешь к Л., и оставишь семью ради той любви, которая кажется настоящей, и, возможно, заживешь счастливо. Если Л. подавит скорбь.

— А она подавит?

— Этого я знать не могу. Волшебники следят за событиями, а не чувствами. Кто знает, что сотворит с Л. известие о гибели мужа? Она же верит, что любит и его тоже, и не преувеличивает, когда обещает убить за условный стук.

— А если я спасу Аднана?

— Тогда он станет героем и, скорее всего, выйдет в отставку по выслуге и вернется к Л. Кстати, двух летающих драконов до него удавалось сразить всего троим.

— То есть, он убьет дракона? Пусть дракон отпустит его.

— Это не то событие, которое я могу принять в своей истории, старина. Она жестока, но логична. Я могу вспомнить, что в окрестностях уничтоженного города находится патруль драконоборцев, могу позволить Аднану чудом увернуться от залпа пламени, чиркнуть ладонью по острой чешуе, выпуская родственную кровь, и все же приказать дракону умереть. Но отпустить? С чего бы дракону это делать?

Питер не нашел ответа и только развел руки. Мы помолчали, официант принес свежую порцию «олд-фэшнд» и графин с брауни-джином для Питера. Чокнулись и выпили. Второй коктейль пошел жестче, я сморщился и потер грудь. Питер же осушил стакан залпом и сразу же долил. Дракон не двигался, Аднан тоже. На отдалении в две трамвайные остановки жена Питера рассказывала младшеньким сыновьям сказку, а старший водил пальцем по строчкам книги в мягкой обложке: он уже умел читать и предпочитал приключения. Л. сидела на высоком барном табурете у окна, теребила борт халата и думала о цифрах, Аднане и Питере, а череп смотрел сквозь нее и видел только стекло и пустое пространство за ним, такое же пустое, как земля, из которой некогда выполз крошечный дракон, отряхнулся, чихнул и издал свой первый крик. Жрец Ниггота с единственным пальцем на руке молился перед омутом. В бытовке плакали от красоты и правдивости слов Крылатого Пророка гоблины-разнорабочие. Кранкенбург стоял и готовился к вечеру с его прелестями и пороками, возможностями и опасностями.

— Мне стыдно, — сказал, наконец, Питер.

— Отчего?

— Оттого, что я слаб и больше всего на свете хочу сказать: сожги!

— Так скажи. История не станет хуже, логично закончится, и читатель узнает, чем.

— Совесть заест. Да и не могу я причинять боль женщине, которую так люблю.

— Тогда прояви благородство.

— И потерять Л.?

— И потерять Л. — Я невольно улыбнулся. — Но в этом и заключается прелесть такого финала. Кроме того, у тебя останется шанс.

— Против героя-драконоборца?

— Почему нет?