нам исполнилось 18. это важно. я знаю, что это важно, хотя не знаю почему.
в последнее время отношения у нас были напряженные, но это был наш день рождения. это случилось в день, когда нас стало двое. я хотела, чтобы это был наш с ней день.
после истории с фотографиями (и всего, что было потом) мы спали в разных комнатах. она в нашей старой комнате, а я в гостевой, в другом конце дома. я проснулась и надела ее старое платье, которое забрала себе, когда оно ей разонравилось. у нас всегда был один размер. все одинаковое.
я хотела ее порадовать. это важно подчеркнуть: я думала, она обрадуется, если увидит, что я ношу ее старую одежду.
я зашла в нашу комнату. неве кэтрин еще спала. с тех пор как она заболела, она очень много спала. мама говорит, что прошел год, что все только и говорят про близняшек нильсен и их мать, но я знаю правду. это случилось, когда нам исполнилось 16. в тот день с ней что-то произошло. после этого она перестала вставать, перестала нормально есть и начала кашлять странной жижей, отдаленно напоминающей кровь.
я разбудила ее. я просто хотела увидеть ее, поговорить с ней. я собиралась лечь рядом и пролежать так весь день. но она страшно разозлилась. то ли она хотела спать, то ли не хотела со мной общаться, то ли все сразу. я не знаю. и уже никогда не узнаю.
я попыталась помочь ей сесть. сказала ей что-то вроде: давай уговорим маму включить нам телевизор, а она вдруг расплакалась. она встала с постели, и ноги у нее были такие слабые, а кожа такая бледная, как будто она сейчас растает у меня на глазах.
я почти не помню того, что она говорила. но она сказала, что ненавидит все это и ненавидит наш день рождения, потому что он напоминает ей о том, как мы изменились. мы уже ссорились из-за этого раньше. но раньше было по-другому. раньше она не упоминала рентген. честно говоря, я думала, что она забыла. я ошибалась.
«мы разные внутри». эти слова я помню четко. мы давно это знали. знали, что мы зеркальные отражения друг друга. но мне было все равно.
а ей нет. потому что мы были близняшками, а теперь перестали, когда она заболела, а я нет.
вот, сказала она и взяла с комода свечку, которую для нее зажгла мама. она сказала:
«я знаю, что со мной будет».
думаю, она имела в виду огонь. я видела это в день, когда нам исполнилось 16. и я оказалась права.
потом она сказала:
«иди сюда»
и я подошла. ради нее я бы пошла куда угодно. она зажгла свечу. я увидела у нее на пальце ожог, который остался с того дня рождения, увидела белые спирали, и я клянусь, в тот момент я хотела, чтобы у меня были такие же. лишь бы это ее порадовало. лишь бы это вернуло все как было.
она прижала свечу к моей щеке, как будто тушила сигарету. я до сих пор чувствую место ожога. на коже уже начал образовываться шрам. думаю, он останется навсегда.
я закричала. я помню, как закричала. она отпустила меня, и я ушла. точнее, убежала.
до вечера она не выходила из комнаты. я ее не видела. мама ничего не сказала ни про день рождения, ни про ожог, но посадила меня на кухне и обработала мне щеку. очень осторожно, но все равно больно до сих пор.
я рассказала ей, откуда на столе царапины. я рассказала ей все. помню, что сказала «с ней что-то не так». я произнесла эти слова. и мама поняла, чтό я имею в виду.
и она сказала мне, что кто-то должен положить этому конец. «чем раньше, тем лучше. дальше ей будет только хуже. это лучший подарок, который ты можешь ей преподнести». я всегда буду помнить эти слова. я всегда буду гадать, что сказала бы на ее месте другая мать.
я всю ночь думала, как поступить.
теперь мне кажется, что я думала недостаточно долго.
я не знала, как буду это делать, когда разбудила ее. я вообще ничего не знала. наверное, надо было спланировать все заранее. но я просто вошла в ее комнату, и на этот раз, когда я разбудила ее, она была прежней. она была как я, и первое, что она сказала, когда открыла глаза, было: «прости».
я сказала, чтобы она встала. сказала, что у меня для нее подарок.
в тот момент я впервые в жизни ей солгала.
она была в пижаме. у меня есть такая же – подарок мамы на прошлый день рождения. но свою я никогда не носила. пижама была ей велика (стало быть, и мне тоже), и она закатала рукава и штанины. в щели между пуговицами видно было кожу на ее животе. это было ужасно.
она спросила, где подарок, и я ответила, что он на улице. она поверила. она пошла за мной. мы спустились на первый этаж, вышли на заднее крыльцо, и я увидела вдали рощу, черную на фоне неба. близился рассвет.
в детстве мы могли сидеть на крыльце и болтать ночь напролет. я подумала было: вот что можно ей подарить. кусочек прошлой жизни. но мы были слишком близко к дому, к тому же мама оставила свет под вытяжкой. так что я сказала, что нам нужно пойти в рощу.
когда-то это было наше место. давным-давно, когда мы были такие маленькие, что я путала чужие имена. мне показалось, что так будет правильно. в тот момент все это казалось мне правильным.
от дома до рощи около мили ходу. мы прошли эту милю босиком по боковой дороге, ведущей через поля. на полпути она взяла меня за руку, легко-легко, едва касаясь запястьем. она взяла меня за руку, и я никогда этого не забуду. однажды ночью мы с сестрой шли вместе по дороге, и я чувствовала ее пульс.
а потом мы пришли.
туда, где, если верить маме, все и началось.
в роще всегда стоит запах, который сложно описать. как будто там только что прошел дождь. запах свежей земли и чего-то сладкого. в ту ночь он был так силен, что я еще несколько часов чувствовала его на волосах, пока не помылась в гостевой ванной и не переоделась в мамину одежду.
кэтрин выглядела счастливой. мы вошли под деревья, и у нее вырвался вздох, как будто она очень долго задерживала дыхание. возможно, с тех пор как мы были там в последний раз. и я точно помню, что она сказала: «спасибо».
это был мой подарок. я подарила ей нашу рощу.
если бы она не сказала этого, возможно, я бы не смогла этого сделать. но она как будто дала мне разрешение. как будто это был единственно верный способ положить этому конец.
поэтому я позволила ей пройти вперед. я подобрала среди корней абрикосового дерева камень. я хотела ударить ее по затылку, чтобы она умерла, не успев понять, что произошло.
но я замешкалась, а может, она меня услышала. я не знаю. помню только очертания ее профиля, когда она оглянулась через плечо. моего профиля. нашего профиля. моей невелички.
я не смогла это сделать. но я должна была довершить начатое.
я взяла ее за горло и повалила на спину и придавила к земле коленями. я плакала, а руки постоянно соскальзывали. но она была так слаба, что даже не сопротивлялась.
здесь я должна остановиться. больше не могу. скажу только, что помню ожог на ее пальце. и что я наломала сухих стеблей кукурузы и забросала ее тело прямо на месте, в роще. потом принесла с кухни зажигалку и сожгла ее тело.
мама вызвала пожарных. они приехали. потушили огонь. полиция задавала вопросы, и мы сказали, что это была кэтрин. строго говоря, мы не солгали. мы сказали им, что она исчезла, и, строго говоря, это тоже не ложь.
не знаю, как так вышло, но они искали ее тело и ничего не нашли.
так все и закончилось. должно было закончиться, но прошло уже три недели, три недели и семь часов с момента, как я это сделала, и с моим телом что-то не так. сперва я думала, что это она добилась своего, что мы снова становимся одинаковыми изнутри. но нет. у меня уже месяц задержки. меня начало тошнить по утрам.
это будет девочка.
у меня нет отца, а на мать я не могу даже смотреть, и этот дневник – единственное место, где я могу попросить о помощи. пожалуйста. я согрешила. так ведь говорят на исповеди. я согрешила. но моя дочь ни в чем не виновата.
