Сожгите наши тела

– В то время дела на ферме шли хорошо. Вся земля к востоку от Фалена была засеяна. Ни одно здание в городе не пустовало. – Она откидывается на спинку стула и подталкивает фотографию ко мне, отводя взгляд, как будто больше не в силах на нее смотреть. – Но я была молода, без родителей. Я совершала ошибки, как и любой бы на моем месте.

Любой. Почему-то я сомневаюсь, что любой оказался бы в такой ситуации.

– И что? – поторапливаю я, когда пауза затягивается.

Она моргает, встряхивает головой и поднимает глаза на меня.

– И то. Точную дату я не помню, уж прости, если что напутаю, но, кажется, это был восемьдесят первый год.

– И что случилось в восемьдесят первом?

– За несколько лет до того случился неурожайный год. Часть посевов загубила засуха, а то, что выросло, пожрали насекомые. – Она трет ладонями лицо, и я замечаю, как у нее дрожат плечи. – Я давно не вспоминала о тех временах. Прости.

Мне не нужны ее извинения.

– Это не объясняет…

– Знаю, – огрызается она, прежде чем снова сникнуть. – Мы тогда многое потеряли. Пришлось уволить часть работников. Но это был всего один неурожайный год. У нас были запасы.

Я бросаю взгляд на заднюю дверь, на крыльцо и поля.

– Но ситуация повторилась?

Бабушка смеется, тихо и горько.

– Год за годом. И с каждым разом все хуже. Я продала половину фермы родителям Ричарда, надеялась, что у них дело пойдет лучше. Чтобы, если я разорюсь, в городе осталась хоть какая-то работа.

Ричард. Мистер Миллер. Как легко она произносит его имя, словно не вымывала совсем недавно его кровь из-под ногтей.

Она вдруг встает, относит стакан с соком к мойке, допивает одним глотком, споласкивает. Я смотрю на ее сгорбленные плечи, на побелевшие костяшки пальцев.

– К восемьдесят первому я лишилась половины того, что осталось. К востоку от фермы ничего не росло. И тогда…

– Тогда что?

Она убирает стакан и поворачивается ко мне. Ее лица мне не видно – только силуэт с ореолом света вокруг волос.

– Тогда я узнала про ридицин. Ты спрашивала, что это. Это химикат. Предназначенный для гибридных сортов. Иногда, когда объединяешь два разных сорта, всходы получаются стерильными. Такие всходы обрабатывают чем-нибудь вроде ридицина.

– Он был запрещен, – говорю я и вижу, как она поднимает голову, смотрит прямо на меня. – Но ты все равно его использовала.

Она набирает воздух в легкие, и я почти жду, что она будет это отрицать. Но она лишь медленно выдыхает и говорит:

– Да.

– Зачем? – Коннорс говорил, что от него гибли люди. Что такого он мог дать бабушке, чтобы так рисковать?

– Он предназначался для лабораторных условий, – говорит бабушка. – Гибрид обрабатывается на клеточном уровне. В минимальной концентрации.

Здесь все было иначе.

– Но мне нужно было обрабатывать землю, – продолжает она чуть громче, оживленнее. – Я должна была восстановить Фэрхейвен. От меня зависели люди. И не только люди – весь город.

Я вспоминаю ближайшие к дому поля. Они отличаются от остальных. Там кукуруза еще растет, но она ненормальная. Неправильная. Как тела в абрикосовой роще.

– Ридицин стимулировал рост. – В ее позе, в каждом ее слове чувствуется воинственность. – Делал стерильные растения фертильными. Да, это было опасно. Я это знала. Но тогда я была одна, а за себя я не боялась. Я должна была попытаться.

Нет, не должна.

– Я обработала им землю. Два года обрабатывала, не меньше, и ничего не происходило. – Она быстро проводит рукой по щеке, и я понимаю, что глубокие тени скрыли от меня слезы. – Но если делать это регулярно, вещество рано или поздно начнет накапливаться. – На секунду она замолкает, надевает розовые рукавицы, достает из духовки запеканку и выкладывает ее на решетку. Как же это в ее духе: до последнего делать вид, что все нормально. – Ридицин накопился в земле. И во мне.

У нее вырывается почти горький смешок.

– Ты поверишь, если я скажу, что прежде мне и дела не было до Писания?

– Писания? – При чем здесь Писание?

– Нет, правда, – говорит она. – Я, конечно, бывала в церкви, но… Короче говоря, два года я билась над землей. Пыталась справиться своими силами. Получить от нее хоть что-нибудь. И получила. Она дала мне Джо.

Вот оно. То, что мне нужно. Ключ ко мне, к Тесс, к девочкам в роще.

– В каком смысле «дала Джо»?

Бабушка устало вздыхает.

– Объяснить тебе, как получаются дети, Марго?

– Ты сама заговорила о Писании, – начинаю я, но бабушка меня перебивает.

– Ридицин сделал то, что от него ожидалось. Удвоил гены. Вот только не в полях, а во мне. – Ее рука ложится на живот. – Я родила твою мать в абрикосовой роще. Я до последнего не чувствовала, что вот-вот рожу, пока не стало слишком поздно. Крови было много.

– Но это только один ребенок. А они были близняшками.

– Да. – Ее голос звучит устало. – Кэтрин появилась иначе. На следующий день я пошла в рощу и нашла там ее. Наполовину в земле, совсем еще малютку. Как две капли воды похожую на сестру.