Сожжение

Конечно, Сергей догадывался, что выдвиженцев возвышают не «просто так», а через «продажу дьяволу души», то есть через подписку о сотрудничестве с органами. И он был на это готов, и это случилось; вот только вместо взлёта в Москву или хотя бы в епархиальный отдел Петербургской митрополии его отправили в глухой городишко Тихвин на востоке Ленинградской области. Там, правда, в монастыре собирала толпы потемневшая старинная икона Тихвинской Божьей матери, но всё-таки – после Петербурга – уж слишком захолустно!

И отец Алексий хватался за любую возможность побывать в Питере.

***

С другой стороны, в первый же год жизни в Тихвине Алексия очаровал, поразил, да что там – сбил с ног волной красоты Тихвинский монастырь, основанный ещё при Иване Грозном. Белые крепостные стены с узкими бойницами, с большой надвратной башней, в которой торговали теперь монастырским квасом и сдобой, – всё, конечно, пришло в запустение, но, стоило выкосить разок полянку возле этих стен с их выступающими из-под осыпавшейся штукатурки древними кирпичами, стоило поймать взглядом куст бузины с её резными тёмными листьями и ярко-красными ягодами на фоне белого крепостного контрфорса, стоило прислушаться к шуму июльского ветра в вершинах громадных клёнов и лип, и прочих деревьев в парке перед монастырём, с его мощёнными камнем дорожками… И всё: как говорится, ты «поплыл». Ни уходить, ни уезжать отсюда не хотелось.

Удивительно было, как христианство делает любую местность похожей на средневековую Европу! Конечно, географически Тихвин – и есть Европа, но в современной жизни отличия велики, а услышь-ка звон колоколов там, наверху, на стальных балках, вделанных в белёную кирпичную кладку, подними голову и взгляни на древние арки (а иногда и опусти голову, чтобы не удариться лбом о низкую притолоку), посмотри на булыжник монастырского двора, на то, как женщины насадили розы и прочие цветы – вертоград земной – перед храмом, – и ты перестанешь понимать, где ты, в Авиньоне, Лейпциге или Тихвине. И река Тихвинка с её кустами ивы и жёлтыми кувшинками покажется Луарой, Сеной или верхним Рейном.

В общем, жить бы там и жить, спасаться вдали от мира, – но душу-то спасать и не давали! Не было ни уединения, ни настоящего – великого – безмолвия, а были мелкие дрязги… Да теперь уже и не мелкие, усилившиеся с назначением нового наместника, молодого епископа Мефодия, привёзшего с собой в Тихвин небольшую, но сплочённую команду. Главным в ней, пожалуй, был Стронский Иван Вилович, одно только отчество которого верующего человека могло ужаснуть. «Вилович» – это значит, отца его в своё время назвали «Вилом», по инициалам вождя: «Владимир Ильич Ленин», «В.И.Л.».

Поверить в это поначалу было трудно, но этот Стронский ловил кайф именно на том, чтобы «доставать» и даже прямо пугать людей верующих, для чего все средства шли в ход, включая даже его внешность: не столько низенькую, округло-пузатенькую фигурку, сколько гигантские какие-то усы. Они не имели стандартных разлётных концов, как у Будённого, но отрастали вперёд, завешивая губы и даже представляя собой некую крышу над подбородком. Пищу Стронский должен был просовывать слегка снизу вверх, как бы под застреху этой крыши. Всё это Алексий разглядел в первую же встречу с ним – едва ли не самую тяжёлую. Причём этот «китовый ус» (такая фраза у Алексия родилась для усов нового управляющего) не был непрозрачен, и губы Стронского были видны сквозь толстые, но редкие волосы его усов. И было видно то непередаваемо-насмешливое, тонкое выражение, которое мелькнуло на его губах при первом разговоре.

Дескать: что, мальчик, мечтаешь повторить святых? Не бывать тому! Не позволю!

…Об этом хотел бы рассказать Алексий отцу Георгию, но… Что-то подсказывало, что изливать душу даже близкому другу не нужно, – по крайней мере, начинать с этого не нужно. Лучше разговорить отца Георгия о его проблемах.

***

Он застал отца Георгия готовым к поездке в колонию Металлострой, в его двухкомнатной квартире в высотном доме, на Советском проспекте в Рыбацком. Матушка Ольга, жена отца Георгия, тоже была дома и занималась с двумя их детьми – семи и пяти лет. К ужину она ждала мужчин назад, а вначале они по-быстрому должны были съездить в тюремный храм в Металлострое – благо, отец Георгий был автомобилистом, и вполне довольным своим не новым, но пока ещё безотказным «Рено». Он, как всегда, начал укорять отца Алексия за то, что тот ещё не сделал этот шаг современного человека, а именно, не купил машину.

– Тогда меня вообще из Питера не выгнать будет, – отвечал, тоже, кажется, не первый раз одно и то же, отец Алексий. – Так хоть в Тихвине я от рейсовых автобусов завишу, а иначе – прыгнул за руль и вперёд, как вот ты.

– Я без машины никуда, – гнул своё отец Георгий. – Вот как бы мы сейчас эти посылки в тюрьму отдали? Через кого, на чём?