Созидая Бога (СИ)

Бригада под моим руководством производила монтаж газоперекачивающих агрегатов фирмы «АЭГ — Канис». Я познакомился с её шеф-инженером молодым интеллигентным немцем Буркхардом, который осуществлял надзор. Ему было тридцать два, мне двадцать пять. Меня только назначили начальником самого северного участка и я уехал в Новый Уренгой принимать от заказчика турбины. Буккхард меня ждал на «КС Правохеттинская», чтобы совместными усилиями произвести такелаж и начать работы. Сначала он меня побаивался, как и всех русских, полагая, что я как-то связан с КГБ и подстрою ему какую-нибудь пакость. Но потом мы с ним подружились, и у нас получилась лучшая компрессорная на Севере.

В тот день, в который всё произошло, я возвращался из Нового Уренгоя. Оставался последний перегон Пангоды — Старый Надым. Я ехал по старой сталинской узкоколейке, которая строилась в пятидесятые в заполярье и должна была протянуться от Салехарда до Норильска. На моём участке между Уренгоем и Старым Надымом она была действующей. По ней бегал, а вернее ходил, судя по той скорости, с которой он передвигался по кривым рельсам, маневровый тепловоз. Он таскал за собой небольшой грузовой состав, обычно состоявший из нескольких открытых платформ. На них возили оборудование для компрессорных станций. Вёз турбины и я. В Пангодах прицепили ещё несколько платформ. Молодых солдатиков первогодков отправляли с машинами-вездеходами «Урал» на уборку урожая в Казахстан. Освоение целинных земель было в самом разгаре.

Здесь я сделаю отступление. Эта история настолько страшна, что я её никому не рассказывал. Мы уже привыкли к войнам, к терактам, к захвату заложников, к тому, к чему в принципе привыкать нельзя. По телику постоянно мелькают кадры, где по опухшим скелетикам голодных детей ползают мухи. Этим уже никого не удивить. Человек странное существо, ко всему привыкает, даже к жизни в концлагере, но то, что случилось на этом перегоне, к этому я не привыкну никогда и никогда не забуду.

Я тогда считал себя взрослым, ответственным за свою судьбу и всё такое прочее. Верил в добро и справедливость и по-прежнему полагал, что если я буду честным, много трудиться, помогать ближним, то обязательно мне воздастся ещё в этой жизни. Правда, это не мешало мне ревновать жену до безумия, а, значит, ума я ещё не нажил. Поэтому ехал я всю дорогу, опустив глаза, не обращая внимания на ребят, и постоянно прокручивал в голове сцены жизни моей жены до меня. Мой мозг был настолько распалён этими картинками, обычно с самыми мельчайшими подробностями, воображение у меня хорошее, что я боялся как-нибудь не сорваться и не натворить дел, исправить которые уже не представится возможным. Поэтому вдогонку к куреву я завязал и со спиртным, чтобы всегда быть с адекватной головой. Это впоследствии мне пригодилось. Ребята-солдатики предлагали мне сто грамм для знакомства, но я отказался. К тому же, в пику жене я решил стать хорошим и уже потихоньку привыкал говорить «нет», когда это было необходимо.

Надо отдать должное ребятам, долго они меня не упрашивали, выпили сами, оказалось, что много, потому что принялись играть в догонялки. Я не волновался, скорость тепловоза была небольшой, километров десять — пятнадцть, можно было спрыгнуть, сорвать пару боровичков и успеть обратно. Машинист всегда возил с собой ружьё, поохотиться на глухаря или косулю. Места были дикими, ещё нетронутыми цивилизацией. Когда мы переезжали через небольшой ручей, я вдруг очнулся от своих невесёлых мыслей и почувствовал что-то неладное. Ребята уже не бегали друг за другом, а кого-то искали.

Я поднялся и попросил всех успокоиться. Потом мы пересчитали друг друга. Одного парня не хватало.

Может соскочил где-то по нужде и не успел запрыгнуть, — предположил я. Попросили машиниста остановиться и дать задний ход.

Через полкилометра парень нашёлся. Он лежал на шпалах между рельсов весь в крови с белым как мел лицом. Сперва мы подумали — мёртвый. Я соскочил с платформы и подошёл к нему. Ребята попрыгали следом и сгрудились вокруг меня. То, что мы увидели, повергло нас в шок. У парня были отрезаны обе ноги по самый пах и правая рука по плечо. Когда я наклонился к нему, чтобы поднести циферблат часов к губам и проверить дышит ли он, парень вдруг очнулся и, ещё ничего не соображая, всё же он был прилично пьян, засмеялся звонко, ещё по-детски, и спросил: что стоим? Почему не едем?

Никто не шевельнулся. Он обвёл нас любопытным взглядом, а потом посмотрел на себя. Он сразу всё понял. Кое-как опершись на оставшуюся здоровую руку, он приподнялся и сказал спокойным трезвым голосом: ребята, добейте меня, не оставляйте таким жить.

Солдатики, они были ещё совсем молоденькими, впали в транс, а я, чтобы не сойти с ума, начал действовать. Над трассой, достаточно низко, летел вертолёт. Я сбегал к машинисту, взял у него ружьё, патроны и стал палить в небо, стараясь привлечь внимание лётчиков. Я стрелял, перезаряжая и перезаряжая, а истекающий кровью парень умолял выстрелить в него.