— Я ее сейчас заканчиваю. Идет непросто. Концовка должна быть неожиданная, но логичная, жесткая и полифоничная… Третья часть выйдет, думаю, к весне. Такого большого романа у меня еще не было — пятьдесят авторских листов! И чем-то вещь эта зацепила читателя. Первые два тома просто смели с прилавков. Было уже несколько допечаток и переизданий. Для незаконченного романа — случай почти уникальный. Я много езжу по стране — по делам газеты и на премьеры моих пьес. Сейчас везде ставят «Одноклассников». Недавно вернулся из Владивостока. И куда бы я ни приехал, первый вопрос: когда будет третья часть? Спрашивают самые разные люди, от губернаторов до студентов.
— Да, хотя в конце будет много любви. Даже слишком…
— Настораживается. Всякая жена читает сочинения мужа-прозаика или стихи мужа-поэта как следователь по особо важным делам…
Нулевые, болевые…
…Меня, естественно, волнует культурная составляющая процессов, происходящих в нашем обществе. В минувшее десятилетие по сравнению с девяностыми обозначился, по-моему, некоторый позитив. Прежде всего, в духовной сфере удалось во многом преодолеть революционный нигилизм предыдущих лет, когда все, что не было направлено на слом советской цивилизации, объявлялось не стоящим внимания, враждебным и т. д. Девяностые почти скалькировали, повторили двадцатые годы двадцатого века. Нулевые отмечены большей разумностью в подходах и оценках, что связано с восстановлением государственности, серьезно пострадавшей в предшествующий период. К позитивным сдвигам относится и то, что право голоса в средствах массовой информации, прежде всего на ТВ, получила нелиберальная точка зрения на проблемы культуры и духовности. Ведь девяностые — это период либеральной диктатуры в СМИ, когда любые сомнения в «единственно верном» либеральном пути были равносильны если не физической гибели, как в двадцатые, то, по крайней мере, профессиональной, что, в частности, мне пришлось испытать на себе…
Нулевые ознаменовались возвращением читателя к настоящей литературе. В засилье некачественного развлекательного чтива, в том числе и переводного, образовалась существенная брешь: издательства начали публиковать серьезную современную прозу и поэзию. К сожалению, поэзия еще не вернулась достойным образом на телевизионный экран. Мне довелось быть последним ведущим ТВ-программы, где звучала современная поэзия. Передача называлась «Стихоборье» и выходила на канале Российские университеты, закрытом после того, как НТВ получило эту частоту в награду за поддержку полумертвого Ельцина на президентских выборах. Теперь я связываю возвращение современной поэзии на ТВ с передачей «Контекст», которую недавно начал вести на канале «Культура». Моим обязательным условием при подписании контракта было, чтобы в каждой такой программе звучали стихи, выступали поэты. А то ведь сегодня о поэзии вспоминают лишь в дни юбилеев и похорон… И порою кажется, что в России остался один поэт — Илья Резник в белом костюме.
Привычное возражение — мол, поэзия не пользуется популярностью. Да мало ли что у нас не пользуется популярностью! ТВ постоянно навязывает нам людей, которые не могут привлечь своим «искусством» и десятка зрителей, например, авторов так называемой «новой драмы». Их спектакли едва выдерживают полсезона и снимаются — билеты никто не покупает. Но если смотреть телевизор, создается полное впечатление, что у нас миллионы поклонников этого направления!