При первой же попытке пошевелиться я поняла, что руки и ноги у меня связаны. Похоже — скотчем. Еще одна широка полоска залепляла мне рот от уха до уха.
— Мммм…
— Ой, мамочка!
Несмотря на темноту, я уловила чье-то движение. Кто-то живой и тяжелый шевельнулся в нескольких шагах от меня. Даша?
Чтобы убедиться в этом, надо было ее позвать, а чтобы позвать, требовалось освободиться от скотча. Это было не так сложно, как кажется: меня всегда удивляли эти беспомощные жертвы в американских боевиках, которые только глупо таращили глаза и начинали пускать слезу сразу же, как только им залепляли рот скотчем.
Я много раз, сидя перед телевизором, думала — как это глупо. Вместо того чтобы рыдать и думать о том, что «кончена жизнь», в этом случае надо было просто включить логическое мышление: ведь основу любой клейкой ленты составляет полиэтилен, который, как известно, очень эластичен, а значит, при некотором напряжении сил его можно попытаться отодрать, разорвать или растянуть.
Я сделал глубокий вдох и, несколько раз перевернувшись, как куль с мукой, откатилась к стене. Или нет? Судя по шершавой и ребристой поверхности, в которую я ткнулась щекой, передо мной были упаковочные ящики. Прекрасно! Упершись в них головой и плечами, я подтянула к себе колени и вскоре устроилась — даже вполне уютно.
— Эй… — тихо позвала Даша.
Я что-то промычала.
— Эй, как тебя… даже не знаю, как зовут… Ты жива, да? Ты что делаешь?
Ну и глупая все-таки девка! Помощи от нее можно дожидаться вплоть до дня Страшного суда.
Осторожно ощупывая щекой поставленные друг на друга ящики, я наконец наткнулась на то, что искала: торчавший тонкий гвоздь или скрепку, которым скрепляется тара. Ура! Полдела сделано: следующую минуту я потратила на то, чтобы, обдирая кожу, подцепить край скотча острием гвоздя и располосовать ленту на лоскутки. Ффу!
Положение по-прежнему оставалось незавидным, но теперь я могла говорить, а это уже было кое-что.
— Даша! — тихо позвала я в темноту, отплевываясь от кусочков целлофана, лезших мне в рот.
— Ой, мамочки!!!
— Не кричи. Можешь ориентироваться по голосу? Ползи сюда.
Она вздохнула и зашуршала, передвигаясь неловко, как медвежонок. Наконец я почувствовала рядом с собой ее горячее дыхание.
— У тебя зубы хорошие?
— Что?
— Зубы, говорю, у тебя хорошие? Стоматолога посещаешь регулярно?
— А…
— Грызи!
— Что?
— Скотч грызи! У меня на руках!
Тяжело перевернувшись на живот, я подставила ей руки, схваченные у запястий все тем же скотчем. Правда, на этот раз задача была посложнее — девочке предстояло разорвать зубами сразу несколько слоев липкой ленты, которая к тому же отличалась завидной крепостью и толщиной.
Она не сразу сообразила, что от нее требуется: пришлось повторить еще раз. Только тогда Даша склонилась надо мной.
Всхлипывая, она рвала зубами мои путы, и через пару минут стало понятно, что ей это удалось. Вскоре я уже разминала затекшие руки.
— А я? — всхлипнула Даша.
— Погоди.
Чтобы освободить Дарью, понадобилось еще меньше времени. Наконец она тоже могла двигать руками. Еще несколько минут — и мы встали на ноги.
У меня саднила поцарапанная о стенку ящика щека, ныли обломанные ногти, душу тяготило сознание того, что опять я вляпалась во что-то грязное и страшное. Но все-таки я уже не валялась на истоптанном подвальном полу, перехваченная в трех местах клейкой лентой, как бесполезный рулон бумаги!
— Где мы? — спросила я Дашу.
— В подвале.
— Это понятно. В подвале чего?
— Клуба… «Голубого топаза»…
— Ясно. И как мы сюда попали?
— Ну, как… — плачущим голосом начала Дашка. — Когда Лебедянский тебе… тебя… когда он ударил, ты как подкошенная свалилась. Прямо ему под ноги! А он свистнул охрану и приказал взять тебя и… и меня… потому что это я тебя привела… Сказал: «Связать и — в подвал». А мне сказал: «Я с тобой, сука, еще поговорю, я из тебя все вытрясу, дрянь продажная!» Нет, ну ты скажи — при чем здесь я, а? Я в ваших делах вообще ничего не понимаю!
— Значит, нас принесли в этот подвал…
— Тебя принесли, а я сама шла — меня только в спину толкали. И пинка дали пару раз.
— Связывали нас уже тут?
— Да. Ты совсем как кукла была. Только знай переворачивай.
— А тебе почему рот не заклеили?
— У них просто рулон со скотчем закончился. Едва на мои руки хватило. Тогда Гога, это их главный охранник, сказал — ничего, мол, она кричать все равно не будет, потому что себе дороже, а если даже и заорет — все равно никто не услышит. Тут двери и стены знаешь какие? Как в метро! Ничего не слышно!
— Они обещали вернуться?
— Ничего они не обещали. Ушли и дверь закрыли. Я от страху чуть не поседела! Часа три уже прошло…
«Ого, три часа! Значит, они до сих пор не решили, как с нами поступить, и это хорошо, — лихорадочно соображала я. — Но, с другой стороны, они могут вот-вот до чего-нибудь договориться, и это плохо».
— Словом, надо действовать.
Я сказала это больше для того, чтобы ободрить ее и себя, потому что совершенно не представляла себе, как можно начать действовать в полной темноте.