Созвездие Девы, или Фортуна бьет наотмашь

Глубоко вздохнув, она выбросила окурок в одну из стоявших по углам зала пепельниц, прошла в служебный вход и свернула в один из коридорчиков, по обеим сторонам которых располагались по пять или шесть кабинетиков. Разумеется, я не отставала.

— Коля… То есть Николай Ильич на месте? — отрывисто спросила она у девочки-секретарши, которая сидела за столиком в приемной и со всей силы бабахала по компьютерной клавиатуре.

— На месте — только — к нему нельзя — у него посетители — а вы по какому вопросу — пройдите в соседний кабинет — там идет прием — вас выслушают — вам помогут, — ответила та скороговоркой, даже не подняв на нас глаз.

— Мы по личному делу, ненадолго, на пять минут!

— К нему нельзя — у него посетители — а вы по какому вопросу — пройдите в соседний кабинет — там идет прием — вас выслушают… — вновь завела свою шарманку секретарша.

И совершенно напрасно, потому что Дашка, прошмыгнув мимо нее, заглянула за плотно закрытую дверь кабинета:

— Я дико извиняюсь, — сказала она в соседнюю комнату, где, как я поняла, заседал с посетителями долгожданный Николай Лебедянский. — Но у меня срочное дело, и я на минуточку. Коля, котик, выгляни на секунду!

Секретарша так и замерла с поднятыми над клавиатурой руками. «Какая нахалка!» — было написано на ее чрезмерно официальном лице. Я ждала, что вот-вот она поднимет протестующий визг, но этого, по счастью, не случилось.

— Ты что, с ума сошла? Забыла, где находишься? Какой я тебе «котик»?! Любая наглость должна иметь границы, вот что я тебе скажу!

Мой вчерашний знакомый, плотный молодой человек с ранними залысинами и холодным взглядом прозрачных глаз, вышел из кабинета и, оттеснив Дашу в сторону, выговаривал ей все это с плохо скрытым раздражением.

— Чтобы духу твоего тут не было через пять минут!

— Ой, да пожалуйста! — сказала она агрессивно. — Скажи вон этой фре, что ты нас с Катькой сам в свою квартиру впустил, а то нас за уголовниц принимают — и я уйду! Больно надо! Не такой уж ты красавец невозможный, чтобы на тебя смотреть. Без особой необходимости.

Николай обернулся ко мне. Я увидела, как он моментально побледнел и уставился на меня, как на привидение. У него даже губы посинели и задрожали.

— Ну что, поговорим? — спросила я.

Он помолчал. А затем спросил с вызовом:

— А не будет ли с нас разговоров? Вчера не наговорилась, что ли? Я, знаешь ли, с дамочками вроде тебя не сильно жажду общаться. Я вообще могу сказать, что в первый раз в жизни тебя вижу.

— Кому? — резко спросила я. — Кому ты это хочешь сказать?

— То есть как?

— Почему ты так уверен, что в ближайшее время тебя кто-то спросит о том, как давно ты меня знаешь? Ну?

— Да пошла ты…

— Ах, какой кавалер! Какой слог, какие слова! Впрочем, ты и вчера не слишком отличался вежливостью. И сделал все для того, чтобы я воспылала к тебе вполне понятным отвращением. Странно, правда? Идешь соблазнять женщину — а ведешь себя с нею как последний хам!

— И что? Ты мне просто не понравилась, ясно? Между прочим, так бывает, и очень часто! Ну, не понравилась баба, вот и решил от нее избавиться. А как это лучше всего сделать? Да так, чтобы она тебя сама же и прогнала.

— Не получается. Хотел бы от меня избавиться — оставил бы нас еще в клубе. А ты и в гости ко мне навязался, и там еще сидел, пока тебя не выставили открытым текстом. Зачем?

— Да просто так, вечер убить — устраивает?

— Нет. И знаешь, почему? Потому что человек, работающий в таком солидном заведении на такой хорошей должности — я ведь не ошибаюсь, раз ты имеешь отдельный кабинет и секретаршу, значит, у тебя хорошая должность, — так вот, такой человек не будет подрабатывать тем, чтобы охмурять по вечером одиноких дам, которым не хватает мужского внимания. Это совершенно точно! А потому — рассказывай, какую игру ты вел и с кем, когда отправлялся на свидание со мной и моей подругой. Я хочу знать все!

— Знавал я как-то одного малого, который тоже хотел «знать все», — задумчиво протянул Николай, к которому очень быстро вернулась былая самоуверенность. — Очень был любопытный малый, прямо такая у него тяга к знаниям наблюдалась… теперь бы, наверное, уже до доктора наук дошел. Да вот беда — убили беднягу…

С этими словами он вдруг как-то коротко и резко развернулся, затем подался назад и вперед, и последнее, что я увидела и запомнила в этот длинный день, был здоровый белый кулак, со скоростью боевого снаряда летевший к моей голове.

И наступила темнота.

* * *

Когда я очнулась, то долго не могла понять, открыты или закрыты у меня глаза — такая полная, ослепляющая темнота стояла вокруг. Ни одной щели, ни одного лучика света, пусть даже похожего на иголочку, который бы мог просочиться в эту щель.

Темнота — но не тишина: откуда-то из другого угла подвала (спину холодил каменный пол, и в воздухе чувствовался запах сырости и затхлости, свойственный только подвалам) доносился чей-то плач. Вернее, приглушенные всхлипывания.

— Ой, мамочка… ой, мамочка… ой, мамочка… — тоненько, через равные промежутки времени вскрикивала Дашка. Я узнала ее по голосу.