Возразить на это было нечего. На кончике языка у Сашки – я это видела – вертелось несколько вопросов, но задавать их было страшновато: с первых минут разговора стало ясно, кто здесь главный.
Сашка повел себя решительно:
– Вы кого-нибудь подозреваете?
Вопрос не задел ушей этого человека. Внезапно вскинувшись, как очнувшись, он посмотрел мимо меня на Сашку и спросил с железной требовательностью в голосе:
– Сима в больнице, говорите? Значит, какой-никакой уход за ней имеется. А как же девочки?
– Татьяна в полной безопасности. А Рита… Рита умерла. Мы же вам сказали.
– Это я понял, – гнул свое сильный человек. – Я спрашиваю про других дочек. Про моих. Моих и Симиных.
Ничего себе! Сперва было я глупо подумала, что у многодетной Серафимы где-то на стороне припрятана еще парочка ребятишек. Но сразу же отвергла эту мысль, как заведомо идиотскую.
– Катюшка, Маша, Полинка. И самая маленькая – Дашутка. Где они? – спрашивал тем временем Логинов у Сашки.
– Дома…
– За ними присматривают?
– Как вам сказать… Вообще-то, да – всем миром. И мы сами навещаем, и соседки заходят. Но в основном за девочками братишки смотрят. Старшие. Но все дети сыты и одеты, вы не беспокойтесь, – осторожно отвечала я.
Подумав, Логинов кивнул:
– Молодцы у меня сынки. Настоящие мужики! Иного я от них и не ждал.
Этого я уже не вынесла:
– Как?! Вы хотите сказать, что и мальчики – ваши? Все пятеро младших Симиных детей – ваши?!
– Конечно, – отрезал человек в инвалидной коляске. – Не этого же мокрицы? Который – «муж»!
По всему было видно, что Дмитрий Логинов не настроен пускаться с нами в долгие разговоры: в его мозгу происходила напряженная работа. Снова опустив голову на грудь, инвалид некоторое время что-то решал. Колебания, если они у него и были, отпали очень быстро:
– Вот что, товарищи… Вы меня к ним отвезите. Не дело это, что дети без присмотра. Есть у вас такая возможность – на место меня доставить?
– Да, но…
Я хотела сказать, что Михаила Чечеткина, Симиного мужа, тоже в любой момент могут выписать домой, и в этом случае Логинов столкнется с трудной задачей – объяснить каким-то образом свое присутствие в чужом семейном гнезде. Но все мои сомнения Дмитрий отодвинул одним движением широкого плеча:
– Это уж мое дело, как я с ним объясняться буду. Если вообще до объяснений дело дойдет. Главное, вы меня отвезите. Сам я по снегу на коляске вряд ли доеду, а то бы не просил. Не люблю одалживаться.
Что-что, а об этом он мог бы и не предупреждать. Перед нами сидел настоящий, во всех смыслах этого слова, сильный мужик, хоть и в инвалидной коляске. Непонятно, как это произошло, но даже среди нас, здоровых людей, Дмитрий Логинов смотрелся лидером, и его авторитет мы признали без боя.
– Ты, парень, подгони-ка машину поближе, – приказал он Сашке, сняв через голову кожаный фартук. – А вы, пожалуйста, будку заприте. Замок вон, на полке лежит.
Дмитрий развернул коляску и ловко вырулил на ней к выходу.
Я догнала их уже у самой машины – на то, чтобы справиться с мудреным замком, понадобилось время. Логинов, опираясь на Сашкины плечи, перебрался на заднее сиденье. Осмотрев коляску, Сашка быстрым и ловким движением тряхнул ее, сложив вдвое и пристроил в багажник.
Мы тронулись.
– Никогда я себе этого не прощу, – скорее для себя, чем для нас, пробормотал Логинов, когда мы выехали на автостраду и набрали скорость. – Это я во всем виноват. Не был бы болваном, не поддался бы на ее уговоры – ничего бы и не случилось!
– Так вы знаете, кто напал на Серафиму?
– Я? Понятия не имею.
– А что же тогда…
– Предложение я ей делал. Понятно? Замуж звал. Уговаривал бросить этого ее, с позволения сказать, «мужа». Потому что это
– А в чем?
– Жалела она его. Тряпку эту, который себя мужиком называет. Жалела, как детей жалеют. Пропадет он без меня, говорит. А ты, то есть я, не пропадешь: «Ты у меня сильный».
– В чем-то она была права, наверно…
– Права или не права, а если б она здесь, у меня, под моим присмотром жила бы вместе с детишками – ничего бы не случилось. Я бы не допустил. Не прощу себе! Это ж надо, – снова застонал он сквозь зубы, – бабу послушал!
– Послушайте, Дмитрий… Вы уж простите за такой вопрос, по большому счету не наше это, конечно, дело… Но – как давно это началось у вас с Серафимой? Ваш роман?
Он быстро обернулся:
– Роман – это вон на скамейке в скверике, в хорошую погоду. А мы любили друг друга. Я за Симу и за детишек… ничего не бы не пожалел. Шкуру с себя бы, с живого, содрал, если б нужда такая пришла! Ясно?
– Ясно. Простите.