Созвездие любви

В зале на столе под вазой засохших роз лежала записка на французском языке. Как смог я перевёл: «Сердце болит, умираю, ухожу за Мари». Значит, она умерла первой, а Жак прилёг к ней и вскоре умер. Кто-то бы сказал: красивая смерть! Мне так не кажется. Они были красивыми в последние минуты жизни.

Мы провели всю ночь в кухне. Как можно было спать! Перенести такое и спокойно уснуть невозможно. Мы сидели молча, иногда пили чай, заваренный Татьяной.

На нас, словно живой, смотрел со стола телефон. Я давно хотел его выбросить, он был старше меня, но мама не разрешала. Современные аппараты при всём их дизайне были словно неживыми, а этот обладал чем-то душевным, человеческим. Только сейчас я обратил внимание, что коричневая трубка и бежевый корпус напоминали волосы на голове, отверстия в диске, если не смотреть сразу на все, похожи на глаза. Ограничитель для пальца отдалённо смахивал на тень от носа, отверстия ниже улыбались, как человеческий рот. По-моему с моей головой что-то происходит.

Надо взять себя в руки.

Было уже утро, а мы, словно зомби, сидели и глазели на телефон. Резкий звонок заставил нас вздрогнуть. Сердце чуть не выпрыгнуло из груди, Татьяна чуть не свалилась в обмороке, подпрыгнув на табурете. Я снял трубку.

– Да.

– Он умер… – дальше был мучительный продолжительный вопль, принадлежавший маме, – заберите меня отсюда.

– Они тоже умерли, – отрешённо сказал я, надеясь, что лучше сразу всё, чем по очереди.

– Он только сказал: я ухожу к ним, – она выключила трубку.

Татьяна всё поняла, обняла меня, гладя по спине. Мне надо было собраться с немалым духом, чтобы прийти в себя.

Я умылся холодной водой. Мы выпили по таблетке от дикой головной боли и вышли из квартиры. На улице шёл точно такой же снег, как в день приезда Жиля. Автоматически, не соображая, я очистил запорошенную машину, и мы поехали в сторону больницы.

Мама сидела в холле с красным от слёз лицом. Мне с трудом удалось её поднять с диванчика. Она была невероятно тяжёлой, ноги подкашивались, руки болтались. Медленно мы дошли до машины, с большими сложностями удалось её усадить на высокое сиденье. Всю дорогу домой она молчала, глядя в одну точку.

По пути мы заехали в аптеку, где я купил разного успокоительного и сердечного. Как только мама вошла в квартиру, разразилась в рыданиях. Мы её пичкали всем, что у нас было, лишь бы успокоить. На какой-то момент она приходила в себя, а потом резко начиналось всё вновь. Наконец, она притихла. Видимо, лекарства подействовали, и она заснула, сидя на диване, где не так уж давно в обнимку была с Жилем. Я принёс подушку с пледом, тихонько уложил и укрыл маму.

– Церковные свечки есть? – спросила меня Таня.

– Да, вон там за иконкой.

Она поставила три свечи в стаканах с солью перед иконкой и зажгла спичкой. Перекрестившись на неё, стала шёпотом читать какую-то молитву, на слове аминь ещё раз перекрестилась. Присела ко мне поближе. Я был удивлён, но не возмущён. Наоборот, она, видимо, знала, что делает, а это хорошо.

Зазвонил телефон. Я взял трубку.

– Алло.

– Здорово, внучек! Мы приехали, уже дома. Как там Жиль?

– Умер.

– Ой, господи! Неужто? Да к как же, а? А я знахарку хотел уговорить полечить его. Поди Мари с Жаком убиваются?

– Они тоже умерли.

– Господи, да что ж это такое! Аж сердце защемило!

– Вы там с бабулей смотрите не помрите от переживаний.

– Мы сегодня же к вам выедем. Как Лена-то?

– Плохо, лекарств надавали, только что заснула.

– Держитесь там. Ой, Господи! Спаси, Бог!

– Пока, – ответил я в уже пикающую короткими гудками трубку.

Нетрудно было представить, что сейчас со стариками начнёт твориться. Сердечными каплями тут не обойтись. Не надо бы им ехать. Одно дело гостить на радостях, совсем другое в горести, не тот возраст. Я набрал Йошкар-Олинский номер.

– Да, – ответил дед.

– Вы не рвитесь приезжать.

– Уже не получится сегодня. У бабки сердце прихватило, отпаиваю. Если только завтра. Мать береги.

Положил трубку. Наверное, не до разговоров.

***

Честно говоря, не люблю я смотреть на похороны посторонних людей. Думаю и Вам, читатель, нет смысла вдаваться в процедуру захоронения французских родственников. Возможно, они для Вас стали не такими уж и посторонними, но вся эта тяжкая картина, думаю для Вас ни к чему. Так долго рвать душу не за чем. Важно ли, сколько рыдала моя мама? Интересно ли, как вывозили тела во Францию, сколько бюрократических преград пришлось преодолеть? Конечно, консул оформил маме и мне визы, мы присутствовали на похоронах, которые организовал управляющий дома Маршаль. Всё было по высшему классу со знатными присутствующими, пожелавшими проститься. Конечно, теперь на могилах установлены хорошие, но скромные памятники, как там принято. Родового склепа у них нет, всё просто, какими они были в жизни.

Лишь осенью мы сыграли свадьбу с Татьяной, когда маме стало легче после такого трагического начала года. Она сама нам предложила не тянуть с бракосочетанием. «Траур не может быть бесконечным», – сказала мама.