Созвездие Льва, или Тайна старинного канделябра

Словом, сутулый подросток с болезненным румянцем и нежными голубыми глазами, которые могли бы подойти разве что девушке на выданье, был ровным счетом никому не интересен.

* * *

А время шло.

В 1952 году Толя закончил школу с золотой медалью и в этом же году поступил в МГУ. О том, что он должен поступать именно в МГУ, Толе сказал отец, хотя юноша и сам чувствовал, что это будет правильно. В последнее время одиночество толкнуло его на посещение выставок, музеев, экспозиций, где всегда так много народу и потому, затесавшись в толпе, ты не чувствуешь себя таким одиноким. У себя в комнате он собрал уже целую библиотеку альбомов по истории искусства, а после школы сразу же шел на Арбат, копаться в старых журналах, грудой сваленных на прилавках букинистов.

Экзамены дались ему без труда. В середине июля пришла бумага о том, что Анатолий Яковлевич Блюхер принят в МГУ, а первого сентября он сидел за первой партой большой, полукруглой аудитории.

И снова все повторилось: вокруг него слышался шум, смех, звонкие молодые голоса. Веселые, возбужденные первым днем учебы ребята и девушки знакомились друг с другом, переговаривались, строили планы. Но все это проходило мимо Толи. Он так мучительно краснел, когда к нему обращались, так долго собирался со словами, чтобы ответить на какой-нибудь самый простой вопрос, что однокурсники вскоре просто перестали к нему обращаться. Конечно, если речь не шла о просьбе дать списать конспект или лекцию – весь курс знал, что у студента Блюхера этим добром можно разжиться в любое время дня и ночи.

Да, учился он хорошо – впрочем, а что еще оставалось? Считался самым успевающим студентом курса. И «сдирать» свои аккуратные записи в тщательно разлинованных тетрадях давал всем без исключения. По негласному договору, вскоре это стало уже даже общественной обязанностью Толи. По первой просьбе кого-нибудь из однокурсников он вынимал записи по названной дисциплине и передавал их по рукам.

Поэтому он не изумился, когда в самом начале третьего года учебы к нему подошла скромно одетая девушка с двумя детскими «хвостиками» над ушами. Остановилась рядом, робко тронула за рукав, глянула ему в лицо, запрокинув голову – девушка была совсем маленького роста, и Толины метр шестьдесят пять были для нее серьезной высотой. Помнится, он тогда еще удивился ее упорному желанию во что бы то ни стало заглянуть ему именно в глаза. Для этого она не только высоко подняла голову, но и привстала на цыпочки.

– Послушай, – сказала она странно тихим, шелестящим голосом. – Послушай, это правда, что твой папа – заместитель военного министра?

– Я никогда не говорю об этом, – пробормотал Толя, опешив от неожиданности.

Она как будто не услышала.

– Это правда? Правда?

Почему-то сразу стало понятно, как нелегко далось ей решение подойти к незнакомому молодому человеку и задать ему и в самом деле очень рискованный вопрос. В 1953 году и за более невинные вопросы человека могли в два счета обвинить в шпионаже.

– Послушай… Если это правда… То ты должен мне помочь. Мне больше не к кому обратиться, я обошла всех, но у меня даже передачу не приняли… А ведь Боря – он же совсем, совсем ни в чем не виноват…

В больших, обращенных к нему глазах возникла стеклянная пленка слез. Было видно, как девушка пытается побороть себя, но губы ее прыгали, подбородок дрожал. И все же она не опускала голову, и рука ее продолжала лежать на его рукаве. «Хорошенькая…» – подумал Толя, невольно оценив ее и в самом деле очень красивое, в форме правильного сердечка, лицо с бархатными глазами в рамке длинных ресниц и маленьким, чуть вздернутым носиком.

Но она плакала. Впервые Толя видел так близко от себя хорошенькую плачущую девушку, и жаркая волна жалости и сочувствия подкатила к самому его сердцу. Впервые он почувствовал, что может кого-то защитить. И впервые невольно ощутил себя мужчиной.

– Мой отец не принимает в частном порядке никаких жалоб, это бесполезно, – сказал он, осторожно снимая со своего рукава маленькую ручку. Но не отпустил ее, а оставил в своей ладони, удивившись тому, какие холодные у нее пальцы. – Если я пообещаю вам помочь, а потом не выполню обещания, то я буду называться – подлец. Повторяю, ничего обещать я не могу… но если дело у вас не слишком сложное…

– Не слишком! – воскликнула она негромко, и две крупных слезы, сорвавшись наконец из до краев наполненных глаз, потекли по щекам, оставляя блестящие дорожки. – Это очень простое дело: надо дать такое распоряжение, чтобы Борю выпустили из этой ужасной тюрьмы. Потому что, понимаете ли, он совсем, совсем ни в чем не виноват!

– Я… я попробую… – пробормотал он, одновременно приходя в ужас от собственных слов («Дурак! Что, что ты тут можешь попробовать?!»). – Давайте сделаем вот как: встретимся после занятий, и вы расскажете мне… нам надо куда-нибудь пойти… чтобы никто не слышал:

– Да! Да! Я сделаю так, как ты скажешь! Так – сегодня после занятий? Да? Да?

– Хорошо. Давайте… давайте встретимся в… в… в…