Он поставил свою чашку на стол и вышел – направился в библиотеку разыскивать нужные мне сведения. Я чуть выдвинулся в коридор, чтобы продолжать вести разговор с отчимом прямо из кухни, малые габариты квартирки позволяли это.
Не пришлось даже особенно напрягать голос:
– Как твоя работа?
– Все по-прежнему. Сейчас реставрируем передвижников. Приводим в порядок. Музей готовит большую экспозицию…
Он заговорил о работе, все больше воодушевляясь, – я знал, что работа в реставрационных мастерских всерьез занимает дядю Веню, – но, начав слушать его, я скоро потерял нить разговора. Потому что в кухню, где мы сидели, вошла Мамона.
Меня потрясла произошедшая с ней перемена. Еще недавно прямая и стройная, со свежеуложенной прической, с задранным подбородком, неприступная настолько, что посетители музея долго собирались с духом, чтобы подойти к ней с каким-нибудь незначительным вопросом, сейчас Мамона выглядела просто старухой. Нет, не «просто» старухой – а старухой, которую ест изнутри какая-то болезнь.
При взгляде на ее раскисшее, отекшее до почти полной бесформенности лицо к моему горлу подступил комок. Когда-то большие, строгие голубые глаза моей матери казались выключенными – в глазницах ворочались только желтые белки с расплывшейся точкой зрачка, а седые волосы, некогда покрывавшие голову Мамоны аккуратными волнами тщательно взбитых коков и завитушек, теперь были похожи на свалявшуюся паутину.
Платье с неизменной камеей у ворота висело на ней, накинутая сверху шаль подчеркивала исхудавшие плечи.
– Ну, еще раз здравствуй, дорогой, – придерживая себя за бок, она уселась в свое кресло – единственное кожаное кресло с викторианской спинкой в этой кухне.
На меня повеяло смешанным запахом духов, валокордина и несвежего старческого дыхания.
Теперь, когда она говорила, у нее под подбородком студенисто колыхались обвисшие кожные складки. Раньше этого не было. Боже мой, сколько же я не видел свою мать?! Быстро произведя мысленные расчет, я сам ужаснулся итогу: четыре месяца…
Неужели?! Да-да – четыре месяца!
– Как ты себя чувствуешь, мама?
– Ты знаешь, немного нездоровится. Врачи ни с того ни с сего обнаружили у меня язву – подумать только, язву в пятьдесят пять лет! Но, говорят, такое бывает. И ничего страшного, в наше время это прекрасно лечится. И Дидро болел язвой, и Панаев, и Мамин-Сибиряк… – как-то некстати добавила она. А впрочем, понятно: Мамона, конечно, гордится, что ей приписали такую «интеллигентную» болезнь.
– Но тебя лечат?
– Ну что ты, сынок, конечно. Сейчас медицина просто творит чудеса. Меня обещают поставить на ноги через два-три месяца. Это пройдет…
По видимому только здоровым людям ореолу скорой смерти, который висел над головой Мамоны, я видел, что врачи ее не обманывают. Они просто не договаривают всего до конца. Да, «язва», которая грызет ее внутренности, безусловно, пройдет совсем скоро. Но она «пройдет» только вместе с ней самой…
Это не язва, не язва. Не так уж часто, но мне приходилось видеть онкологических больных. У мамы рак, вот что! Потому-то и отчим выглядит каким-то потухшим и сникшим, и по этой же причине он отказался говорить со мной на эту тему – «она может услышать…».
Я отвел глаза от Мамоны и большим усилием воли отогнал от себя все черные мысли на ее счет. Не ради своего спокойствия: ради маминого. В самом ли деле она ни о чем не догадывается, или только делает вид, что верит в свое скорое исцеление – неважно, другого выхода, кроме как принять предложенные мне правила игры, мне не остается…
– Нашел, – отчим появился в дверях с огромным фолиантом в руках. С трудом лавируя между стульями с тяжелой книгой, он сел на свое место и достал из нагрудного кармана фланелевой толстовки очки:
– Думаю, это именно то, что тебя интересует, мальчик. Во всяком случае, пример очень…. ммм… я бы сказал, живописный.
Мамона вскинула брови в немом вопросе, не понимая, о чем речь. Я подумал, не выпроводить ли ее из кухни под каким-нибудь предлогом: старой больной женщине не полагается слушать всякие ужасы.
Но, взглянув на мать, я понял, что она никуда не уйдет. Каким бы плохим ни было ее самочувствие, но сегодня к ней пришел сын, он сидит рядом, пьет чай, расспрашивает о ее здоровье. Это редкая минута даже для такой малосентиментальной женщины, как моя Мамона. Нет, она не уйдет.
– Чтобы не искать слишком долго и не задерживать тебя, я решил начать сразу с Трансильвании, которая всегда считалась родиной вампиров, маньяков и вообще всякого рода злодеев, – начал дядя Веня, водрузив на нос очки и медленно водя пальцем по сгибу страницы, на которой была открыта книга. – Граф Дракула – ты, конечно, помнишь такого? Это реальный персонаж, настоящий граф, мучитель, садист и убийца, а уж потом из него сделали киношного злодея. Но ты спрашивал о женщинах-маньяках. Такие тоже были в Трансильвании. Одна из них, пожалуй, самая знаменитая, родилась почти через сто лет после печально знаменитого Дракулы, в 1560 году…
– Ты беременна! Дрянная похотливая сучка! Беременна! И это накануне свадьбы! Да тебя убить за это мало, дрянь, дрянь, дрянь!