– Что же это за ответ? – возмутилась Рита и, прижав к себе портфель, даже сделала два шага к матери прогульщиков Чалэ.
– Каков спрос – таков и ответ! А ты в чужой дом пришла, юбкой метешь, контроль наводишь – власть, что ли?
– Ну и власть, – буркнула Рита. – Мне в школе такое поручение дали.
– Ах, вона что, – женщина залилась смехом, золотые кольца в ее ушах снова зазвенели и засверкали, – ну так ты поди к своим школярам сопливым и скажи: нечего мальчишкам моим в школе делать. Грамоте умеют, счету научились – чего еще надо?
Женщина уже наступала на Риту, уперев руки в бока, в одной из них по-прежнему был половник. С каждым шагом многочисленные слоеные юбки вздымались и вновь обвивались вокруг ее стройного стана, тонкие браслеты на смуглых руках блестели серебром, темные глаза сверкали вызовом пополам с насмешкой.
Она еще продолжала что-то говорить, напирая на Риту и тесня ее к выходу, но девушка стояла как замороженная. Не шевелясь и даже не моргая, она смотрела на цыганку – настоящую цыганку, настоящую Земфиру, она даже и не подозревала, что таких еще можно встретить в их маленьком городе…
– У нас в стране вообще-то обязательно десятилетнее образование иметь, – все-таки выдавила из себя Рита.
Вместо ответа Чалэ так расхохоталась, что ее небрежно подколотые косы, как шелковые канаты, развернулись и упали почти до колен. Она ловко подхватила их и, запрокинув голову, стала при помощи длинных шпилек пристраивать прическу на место.
В это время груда тряпья, в беспорядке сваленная на кровати с никелированной спинкой, вдруг зашевелилась и оттуда послышался некий писк, переходящий в поскуливание. Хозяйка отнюдь не спешила выяснять, в чем дело, – до тех пор, пока скулеж не перерос в громкий трубный рев. Только тогда молодая женщина, не торопясь, подошла к кровати, разворошила лоскуты и выдернула из-под цветных одеял чумазого, черноглазого полугодовалого мальчишку с голым пузом, одетого только в одну рубашонку.
Не обращая больше внимания на Риту, Чалэ присела на кровать и ловко вынула грудь, от чего ревущий бутуз сразу пришел в хорошее настроение и зачмокал.
– Ты иди себе, – уже спокойно сказала женщина Рите. – Передай там своим начальникам: придут мальчишки в школу, как освободятся. Поработают и придут.
– Вы их что, работать заставляете? – возмутилась Рита, тем не менее зачарованно наблюдая за женщиной.
– Мужчина сам понимает, когда ему работать идти. Бедно у нас, не видишь? Это четвертый у меня уже, – сказала Чалэ, тряхнув малыша, который, впрочем, не обратил на это внимания и только усилил чмоканье. – Мальчишка четвертый, а еще дочери две.
– У вас шестеро детей? У вас? – удивилась Рита. Молодая женщина выглядела лет на двадцать пять, не больше.
– Ага, – не без гордости ответила Чалэ.
Девочка окинула быстрым взглядом комнату.
Если бы Рита росла точно так же, как другие нормальные дети, она бы быстро поняла, что семья Чалэ живет в ужасающей бедности и грязи, несмотря на золотые и серебряные украшения, надетые на хозяйке. Но Рита смотрела на обстановку дома сквозь призму своих книжных познаний о быте цыган и поэтому видела только то, что хотела видеть. Низкая кровать, цветные засаленные одеяла, ситцевая занавеска, делящая комнату на две половины, глиняная посуда, земляной пол и печка-«буржуйка» – весь этот аскетизм казался ей до ужаса романтичным и оттого завлекательно-прекрасным… Почти как в декорациях к фильму «Табор уходит в небо»! Вот она, кочевая жизнь, которую Рита так хотела, так мечтала увидеть!
– Я помогу вам, хотите? – предложила Рита.
Хозяйка ничего не ответила, склонившись над сыном, и девочка уже по собственной инициативе пристроила портфель на низкой табуретке и подошла к женщине. Та молча передала ей насытившегося мальчишку и сдернула с веревки над головой застиранную тряпку, отдаленно напоминавшую пеленку…
С этого дня директорская дочь Рита Мурашко стала часто навещать Радмилу, так звали многодетную мать Чалэ. Ей было тридцать лет – чуть больше, чем показалось Рите, и она была действительно матерью шестерых детей, причем старшему сыну, Роману, уже исполнилось шестнадцать. Как оказалось, замуж Радмилу выдали в тринадцать лет, а забеременела она уже через год.
– Как же ты решилась, так рано? – удивлялась Рита, помогая пеленать маленького. Это занятие она особенно полюбила и даже чувствовала к крепышу затаенную нежность.
– Да у нас не спрашивают, – отмахивалась Радмила. – Родители все решают. Решили – дозрела, ну и замуж. А что? – смеялась она, блестя зубами. – Замужем не быть – в таборе не жить…
Познакомилась Рита и с мужем смешливой цыганки, молчаливым Захаром, который никогда не помогал жене по хозяйству – у цыган считается, объяснила Радмила, что все должна делать женщина. Большую часть дня он проводил, лежа на кровати за занавеской и куря трубку, не обращая внимания на то, что в одной комнате с ним находится маленький ребенок.