Спао

Всё разрушается от времени. Сломались и его убеждения. Холод его души превратился в ласковый ветер, обнимающий за плечи и ласкающий голову. Ты устала ему повторять о своей любви, и даже сама засомневалась, правда ли это. Или неправда? Или только ветер, только шокирующая бездна под ногами – удел неба? Неужто небо существует и без солнца? Неужели в маргариновой пене снега можно укрыться от простого человеческого «хочу»? Золотоволосая спала летаргическим сном. Словно статуи склонились над ней 3 служанки – по преданиям их звали Надин, Жанин и Оспа. Пещера лучезарила, в ней истина была в каждой частице пространства. Ложь захватила целый мир, но в эти покои она не смела зайти и бесилась от этого, и проигрывала в сущности. Ведь иногда достаточно нескольких белых комнат, чтобы окружающий мир тысячи раз вместился в них. Богини скорбели. Ты соскучилась по их беспокойным песням. И не обижалась уже совсем, жалела о несказанном.

– Зачем тебе мы? У тебя ведь есть он!

– У меня ничего нет в мире людей. Я пришла в него голая, и всю жизнь такой прохожу, и уйду.

Замолчал голос озера, задёрганного белыми стихами тумана. Передо мной стояла Нинаж прозрачных шёлковых одеждах и прекрасном венке из камелий. Впервые она явилась ко мне в минуты радости. И моментально за душой стало так холодно. Так пусто, так страшно. Слёзы неба нынче бессезонны, а плакать хотелось. Зачем? Истину эти слёзы всё равно не отдадут – слишком жадные и ленивые. Нинаж не поверит слезам, хоть они и искренни, но преждевременны. Он забудет тебя завтра в 14.00. не будет вспоминать 2 недели. Ты сожжёшь сотни рукописей, напишешь на обоях во всех комнатах «секс – это зло», и успокоишься, и начнёшь снова мечтать, представлять постельные сцены. Нинаж, зачем нельзя разорвать этот круг?

Она села у воды, опустила в неё свои длинные белесые волосы, потом брови. Видно. Летаргия Золотоволосой печалила её. Жаль, что Богиня реки не может утопиться.

Ногти обкусаны, слёзы развенчаны.

Порок – не глухота, а её отсутствие.

Белые женщины – чёрные женщины,

И в окне косы ветра русые.

Нежность карается стрелами древними,

Может, не надо ему говорить?

Может, нет смерти в лесах за деревнями,

Это не стон, а болотная выпь,

Это сестра подноготная страха

В белых перчатках и в чёрных очках,

Это не «Орбит», а кара Аллаха

За то, что заботишься о белых зубах.

Иммуносистемы

Выборам на Украйне

– Как это? – Нидан, похоже, действительно не понимала, что 9 ложек сахара не сделали её чай сладким. – Ты где? Я тебя не вижу.

–Щёлкни на окне Windows, нынче я вирусю, – ты спокойно дышала.

Вчера впервые дотронулась до клавиш, и не почувствовала боли. Ощущение до одури непривычное: зная, что он тебя любит, сливаться со всеми окружающими. Ты ходила по улицам, вся словно замороженная девочка, вглядывалась в чужие лица, совсем по-другому воспринимала университетские парочки. Это сложнее всего было понять, подумать, что любят простой человеческой любовью не их, а тебя. Мир изменился даже внешне. Может, ты стала видеть лучше, или хуже? Или иначе…

– Прозрение Иосифа наступило внезапно. Оно не было связано ни с солнечными затмениями, ни с рождением Сверхновой в Туманности Андромеды, ни с последним листопадным днём осени. – Это уже говорит Спао, её тембры не перепутаешь ни с чем. – Он закрыл глаза, он – простой еврейский мальчик лет пятидесяти, злой насмешкой судьбы перенесенный в 4-ю лабораторию ЛВС Университета. А когда открыл, трёх-мерность мира перестала существовать – будто не было её вовсе в этой Вселенной. Иосиф отныне мог нежно погладить песочные барханы заставки рабочего стола, и песок неизменно отзывался на эту ласку – мурчал и жмурился, как рыжий кот. Иосиф обращал взор на сбрасывающий нижние листочки фикус, и чувствовал в каждом капилляре растения холодную кровь женщины, его посадившей давно, а ныне с непривычки боящийся темноты, духоты гроба. «Не бойся, милая, – скажет он ей, – это всего лишь ещё одна ступень твоего пути.» – «И твоего», – ответит в тон ему женщина. Почему-то именно этот намёк будет вспоминать Иосиф ярче всего потом…

– Это написала не ты… хотя почувствовала, могла – не спорю. – Нинаж завивала волосы.

– И всё-таки…– хмурились брови, замирало дыхание – замеряла мгновения до ответа Старшая.