Спарта. Миф и реальность

Не раз уже отмечалось в научной литературе, что спартанцы любили оракулы, вероятно, больше, чем граждане любого другого греческого государства, и придавали им огромное, подчас даже решающее значение в политических спорах. Ведь даже их собственная конституция, согласно традиции, приписывалась дельфийскому Аполлону (Plut. Lyc. 6. 1). Среди всех общегреческих и местных святилищ для Спарты на протяжении многих веков самым главным и почитаемым оставался оракул Аполлона в Дельфах. В глазах спартанцев дельфийский Аполлон тесно ассоциировался с их царями.

Как верховные жрецы спартанские цари заведовали сношениями своего государства с Дельфами и хранили у себя записи ответов оракула (Xen. Lac. pol. 15. 4)[21]. Судя по данным традиции, цари очень часто обращались к оракулу Аполлона за советом и не начинали ни одного крупного предприятия без консультации и одобрения Дельф. Так как обращения к дельфийскому оракулу носили в Спарте более постоянный и обязательный характер, чем где бы то ни было в Греции, то очень рано, вероятно еще в период ранней архаики, в Спарте появилась новая постоянно действующая коллегия — так называемые пифии. Должность с подобным названием, насколько нам известно, существовала только в Спарте. Возможно, эта магистратура, так же как и эфорат, возникла по инициативе царя Феопомпа в середине VIII в., в пору крепнущих связей Дельф со Спартой. Видимо, по замыслу царей, если эфоры мыслились как их заместители в судебных делах (Plut. Cleom. 10), то пифиям предназначалось стать их представителями для непосредственного общения с пифийским Аполлоном (Her. VI. 57). Но сохранялись и прямые контакты царей с Дельфами, иногда в форме участия в официальных священных посольствах, чаще — по собственной инициативе (Xen. Hell. IV. 3. 21).

Каждый царь выбирал из своего ближайшего окружения двух доверенных лиц, пифиев (Her. VI. 57; Xen. Lac. pol. 15. 5; Cic. Dc div. I. 43; 95; Suid. s.v. πύθιοι; Hesych. s.v. πύθιοι). Пифии, по-видимому, рассматривались как alter ego царей в их сношении с пифийским Аполлоном. Как свидетельствует Геродот, кроме царей только пифии имели доступ к изречениям оракулов (VI. 57). О том, насколько почетной была должность пифиев, свидетельствует тот факт, что эти феопропы, как и цари, питались за общественный счет (Her. VI. 57). Такой привилегии не имел в Спарте больше никто. Должность пифиев, скорее всего, сразу же сделалась наследственной (Her. VI. 57; Xen. Lac. pol. 15. 5), как и многие другие профессии в Спарте (Her. VI. 60). Пифиями становились, скорее всего, члены правящего дома, т. е. люди, близкие к царю и по происхождению, и по образу жизни, и по семейным и дружеским связям. Делегируя пифиям часть собственных полномочий, цари тем не менее никогда не забывали о необходимости тщательно контролировать деятельность своих священных послов. Это объясняется тем, что для царей сохранение дружественных связей с Дельфами имело первостепенное значение. Ведь авторитет дельфийского оракула в Спарте был настолько велик, что его именем освящались все более или менее важные политические акты.

Античные источники свидетельствуют, что консультации с оракулами по делам, связанным с принятием политических решений, носили в Спарте более систематический и постоянный характер, чем где-либо еще в Греции (Her. V. 65; VI. 66; Thuc. I. 103. 1–3; 118. 3; Plut. Мог. 191 b; 209 a). Для спартанцев разного рода пророчества, по-видимому, были непосредственными указаниями к действию: ведь, как не раз отмечали древние авторы, спартанцы отличались исключительным благочестием (Plut. Мор. II. 149 b; 150 а) и больше прочих греков боялись божественных знамений (Paus. III. 5. 8). По словам Геродота, «веление божества они считали важнее долга по отношению к смертным» (Her. V. 63).

Это благочестие в полной мере распространялось и на царей, которые, как и все прочие спартанцы, огромное значение придавали религиозному фактору. Например, царь Клеомен I отказался от похода на город Аргос (около 494 г.) после того, как он захватил рощу под тем же названием и понял, как ему казалось, сокровенный смысл изречения Аполлона: «О вещий Аполлон, — с горечью восклицает царь, — воистину ты обманул меня, говоря, что я покорю Аргос. Я сознаю: прорицание исполнилось» (Her. VI. 80). Согласно Геродоту, во время суда над Клеоменом судьи удовлетворились этим объяснением, сочтя его вполне убедительным, и оправдали царя (VI. 81–82).