Спартак

– Желаю тебе счастливого путешествия и благополучия, – сказал хозяин станции и, отпив из чаши два-три глотка формианского, передал ее затем апулийцу.

Апулиец чаши не взял, сказав:

– Передай ее теперь другому гостю и выпей сначала за его здоровье.

И, обратившись к отпущеннику, апулиец добавил:

– Ты, кажется, отпущенник?

– Да, я вольноотпущенный, – почтительно ответил этот могучего сложения человек, – я из рода Манлия Империозы…

– Знаменитый и древний род, – заметил хозяин станции. – Один из предков, Марк Манлий Вулсон, был консулом в двести восьмидесятом году римской эры, а другой…

– Я еду в Рим известить Тита Манлия об убытках, причиненных его вилле близ Брундизия мятежными гладиаторами, явившимися в наши края.

– А, гладиаторы! – вполголоса произнес хозяин станции, невольно вздрогнув. – Не говорите о них, во имя Юпитера Статора! Я вспоминаю, какой страх я испытал два месяца назад, когда они проходили здесь, направляясь в Брундизий…

– Да будут прокляты они и их презренный вождь! – с жаром воскликнул апулиец, сильно стукнув по столу кулаком.

Затем он спросил у хозяина станции:

– Они причинили тебе большой ущерб?

– По правде говоря, нет… надо сказать правду… они с уважением отнеслись ко мне и к моей семье… взяли у меня сорок лошадей… но заплатили за них золотом… Они, правда, не дали того, что стоили лошади… но ведь… могло быть и хуже…

– В конце концов, – сказал отпущенник, прерывая хозяина станции, – они могли увести лошадей, не дав тебе ни гроша.

– Конечно! Надо признаться, что эта война, ставшая такой ужасной, унизительна для римлян, – сказал хозяин станции все так же испуганно и вполголоса. – О, видели бы вы их, когда они здесь проходили!.. Неисчислимое войско… Конца не было видно. А в каком порядке шли легионы!.. Если бы не было кощунством сравнивать наших славных солдат с этими разбойниками, я бы сказал, что их легионы ничем не отличались от наших…

– Говори без обиняков, – прервал его отпущенник, – пусть это будет даже позорным, но надо быть справедливым: Спартак великий полководец – из шестидесяти тысяч рабов и гладиаторов он сумел создать войско в шестьдесят тысяч храбрых и дисциплинированных солдат.

– Клянусь римскими богами Согласия! – с негодованием воскликнул удивленный апулиец, обращаясь к вольноотпущеннику. – Как! Низкий гладиатор опустошил виллу твоего хозяина и благодетеля, а ты, негодный, осмеливаешься защищать этого гладиатора и превозносить его добродетели?

– Во имя великого Юпитера, не думай так! – почтительно и смиренно возразил вольноотпущенник. – Я этого не говорил!.. Но я должен сказать тебе, что гладиаторские легионы вовсе не разорили виллу моего господина…

– Почему же ты только что рассказывал, что едешь в Рим сообщить Титу Манлию Империозе, владельцу виллы, об ущербе, понесенном им из-за появления в этих местах гладиаторов?

– Но ущерб, о котором я упомянул, гладиаторы нанесли не самой вилле и не землям моего господина… Речь идет о пятидесяти четырех рабах из шестидесяти, обслуживающих виллу: все они были освобождены гладиаторами, которые предоставили им право решать, желают ли они следовать за мятежниками и бороться под их знаменами. И из шестидесяти только шестеро остались на вилле – это были старики и инвалиды; а все остальные ушли в лагерь Спартака. Ну что ты теперь скажешь? Разве это малый ущерб? Кто будет теперь работать, кто будет пахать, сеять, подрезать виноградники, собирать урожай в поместьях моего хозяина?

– К Эребу Спартака и гладиаторов! – гордо и презрительно произнес апулиец. – Выпьем за то, чтобы их уничтожили, и за наше процветание!

И, после того как хозяин станции снова выпил за здоровье вольноотпущенника, последний выпил за благополучие своих собеседников и передал чашу апулийцу, который в свою очередь выпил за благополучие хозяина и вольноотпущенника.

Затем апулиец, уплатив по счету, поднялся, собираясь отправиться в конюшни и выбрать там лошадь.

– Подожди минуточку, уважаемый гражданин, – сказал хозяин станции. – Я не хочу, чтобы кто-нибудь говорил, что добропорядочный человек побывал на станции у Азеллиона и не получил от него гостевой таблички.

И он вышел из комнаты, где остались апулиец и отпущенник.

– Видно, он действительно человек порядочный, – заметил отпущенник.

– Конечно, – ответил апулиец.

Он стал в дверях, расставив ноги и заложив за спину руки, и запел излюбленную пастухами и крестьянами Самния, Кампаньи и Апулии песенку в честь бога Пана.

Вскоре вернулся хозяин почтовой станции и принес деревянную табличку, на которой стояло его имя – Азеллион. Он разделил ее пополам и одну половинку, на которой было написано «лион», отдал апулийцу.

– Эта половинка таблички поможет тебе: предъявляй ее хозяевам других почтовых станций, и они будут оказывать тебе всевозможные услуги, дадут тебе лучших лошадей и прочее, как это всегда бывало со всеми, у кого была такая половинка моей гостевой таблички. Я помню, как семь лет назад здесь проезжал Корнелий Хрисогон, отпущенник знаменитого Суллы…