Спартак

Кордений в течение месяца терпеливо посещал все притоны и дома терпимости, кабаки и харчевни в наиболее бедных районах Рима, где чаще всего собирались гладиаторы; беспрестанно подслушивая, он собрал некоторые улики и в конце концов пришел к заключению, что в отсутствие Спартака руководителем заговора, если такой действительно существовал, был Крикс. Поэтому он стал следить за Криксом, и так как галл часто посещал харчевню Венеры Либитины, то Сильвий Кордений в течение шести или семи дней приходил туда, иногда даже два раза в день; и когда он узнал, что в этот вечер состоится собрание начальников групп, на котором будет Крикс, он решился на хитрость — спрятаться под обеденным ложем в тот момент, когда приход гладиаторов отвлечет внимание Лутации Одноглазой.

Когда Сильвий Кордений закончил свою отрывистую и бессвязную речь. Крикс, внимательно наблюдавший за ним, некоторое время молчал, а затем сказал медленно и очень спокойно:

— А ведь ты негодяй, каких мало!

— Не считай меня больше того, чего я стою, благородный Крикс, и…

— Нет, нет, ты стоишь больше, чем может показаться на первый взгляд. Несмотря на твой бараний вид, ум у тебя тонкий и хитер ты на славу.

— Но ведь я не сделал вам ничего дурного.., я исполнял приказания моего патрона.., мне кажется, что, принимая во внимание мою искренность и то, что я торжественно клянусь всеми богами Олимпа и ада не передать никому, даже Верресу, ничего из того, что я узнал, вы можете пощадить меня, и дать мне свободно уйти.

— Не торопись, добрый Сильвий, мы об этом еще поговорим, — иронически возразил Крикс.

Подозвав к себе нескольких гладиаторов, он им сказал:

— Выйдем на минуту.

Он вышел первый, крикнув тем, кто оставался.

— Стерегите его!.. И не делайте ему ничего дурного. Гладиаторы вышли из харчевни.

— Как поступить с этим негодяем? — спросил Крикс у своих товарищей, когда в переулке все остановились и окружили его.

— Что за вопрос? — ответил Брезовир. — Убить его, как бешеную собаку, — Дать ему уйти, — сказал другой, — было бы все равно, что самим донести на себя.

— Сохранить ему жизнь и держать его пленником где-нибудь было бы опасно, — заметил третий.

— И затем, где мы могли бы его спрятать? — спросил четвертый.

— Итак, смерть? — спросил Крикс, обводя всех глазами.

— Теперь ночь…

— Улица пустынная…

— Мы его отведем на самый верх холма на другой конец этой-улицы…

— Mors sua, vita nostra[10] — заключил в виде сентенции Брезовир, произнося с варварским акцентом эти четыре латинских слова.

— Да, это необходимо, — сказал Крикс, сделав шаг к дверям кабака; но тут же остановился и спросил:

— Кто же убьет его?

Никто не дал ответа, и только после минуты молчания один сказал:

— Убить безоружного и без сопротивления…

— Если бы у него был меч… — сказал другой — Если бы он мог или хотел защищаться, я бы взял на себя это поручение, — прибавил Брезовир.

— Но зарезать безоружного… — заметил самнит Торкват.

— Храбрые и благородные вы люди, — сказал с волнением Крике, — и достойные свободы! Однако, необходимо, чтобы для блага всех кто-нибудь победил свое отвращение и выполнил над этим человеком приговор, который изрекает моими устами суд Союза угнетенных.

Все наклонили головы в знак повиновения.

— С другой стороны, — продолжал Крикс, — разве он пришел сразиться с нами равным оружием и в открытом бою? Разве он не шпион?

Если бы мы его не накрыли в его тайнике, не, донес ли бы он на нас через два часа, И не были бы все мы брошены завтра в Мамертинскую тюрьму, чтобы через два дня быть распятыми на кресте на Сессорском поле?

— Правда, правда! — подтвердило несколько голосов.

— Итак, именем суда Союза угнетенных я приказываю Брезовиру и Торквату убить этого человека.

Оба гладиатора наклонили головы, и все, с Криксом во главе, вернулись в харчевню.

Сильвий Кордений Веррес, ожидая решения своей судьбы, не переставал дрожать от страха. Минуты ему казались веками. Он устремил взор, полный ужаса на Крикса и его товарищей и побледнел. — он не прочел на их лицах ничего хорошего.

— Ну, что же… — произнес он со слезами, — вы меня пощадите?.. Оставите мне жизнь?.. Я.., на коленях, жизнью ваших отцов, ваших матерей, ваших близких.., смиренно вас заклинаю…

— Разве есть у нас теперь отцы и матери?.. — мрачно ответил Брезовир, лицо которого потемнело и приобрело страшное выражение.

— Разве оставили нам что-нибудь дорогое? — прибавил другой гладиатор, глаза которого засверкали гневом и местью — Вставай, трус! — закричал Торкват.

— Молчать! — воскликнул Крикс, и, обращаясь к отпущеннику Кая Верреса, прибавил:

— Ты пойдешь с нами. В конце этой маленькой улицы мы посовещаемся и решим твою судьбу.

Сделав товарищам знак вывести Сильвия Кордения, которому он оставил последний луч надежды, чтобы тот не поднял на ноги всю улицу воплями, Крикс вышел в сопровождении гладиаторов, потащивших отпущенника, более похожего на мертвеца, чем на живого человека. Он не сопротивлялся и не произносил ни слова.