Один гладиатор остался, чтобы расплатиться с Лутацией. Она среди этих вышедших двадцати гладиаторов и не заметила своего торговца зерном. Между тем остальные, повернув направо от харчевни, стали подыматься по грязной и извилистой уличке, которая оканчивалась у городской стены. Дальше начиналось открытое поле.
Придя сюда, они остановились. Сильвий Кордений, опустившись на колени, начал плакать, взывая к милосердию гладиаторов:
— Хочешь, ты, подлый трус, сразиться равным оружием с одним из нас? — спросил Брезовир упавшего духом отпущенника.
— О, пожалейте.., пожалейте.., ради моих сыновей прошу вас о милосердии…
— У нас нет сыновей! — закричал один из гладиаторов.
— Мы осуждены не иметь их никогда!.. — прорычал другой.
— Неужели ты, — сказал в негодовании Брезовир, — умеешь только прятаться и шпионить?.. Честно сражаться ты не умеешь?..
— О, спасите меня!.. Жизнь.., я вас умоляю о жизни!..
— Так иди же в ад, трус! — вскричал Брезовир, вонзив свой короткий меч в грудь отпущенника.
— И пусть погибнут с тобой вместе все подлые бесчестные рабы, — прибавил самнит Торкват, дважды ударяя упавшего.
Гладиаторы, сомкнувшись вокруг умирающего, стояли неподвижно, с мрачными и задумчивыми лицами и молча следили за последними судорогами отпущенника.
Брезовир и Торкват несколько раз воткнули свои мечи в землю, чтобы стереть с них кровь, раньше, чем она свернется, и затем вложили их обратно в ножны.
А потом все двадцать гладиаторов, серьезные и молчаливые, вышли через пустынный переулок на более оживленные улицы Рима.
Восемь дней спустя после только что рассказанных событий, вечером в час первого факела, со стороны Аппиевой дороги въехал через Капуанские ворота в Рим человек верхом на лошади, весь закутанный в плащ, чтобы хоть несколько укрыться от проливного дождя, который уже несколько часов заливал улицы города. Всадник и его породистый конь вспотели, задыхались от продолжительной езды и были покрыты грязью с головы до ног.
Вскоре лошадь доскакала до Священной улицы и остановилась перед домом, где жила Эвтибида. Всадник соскочил с коня и, схватив бронзовый молоток у двери, несколько раз сильно ударил им. В ответ тотчас же послышался лай сторожевой собаки, непременной принадлежности римского дома.
Через несколько минут всадник услышал шаги привратника; тот торопился открыть двери и громко приказывал собаке замолчать.
— Да благословят тебя боги, добрый Гермоген… Я — Метробий приехал из Кум…
— С благополучным приездом!..
— Я мокр, как рыба… Юпитер, властитель дождей, пожелал позабавиться, показав мне, как хорошо работают его шлюзы Позови кого-нибудь из слуг и прикажи ему отвести это бедное животное в конюшню соседней харчевни, чтобы его там приютили и дали овса.
Привратник, приставив средний палец правой руки к большому, щелкнул о ладонь — это был знак, которым вызывали рабов, — и, взяв лошадь за уздечку, сказал:
— Входи же, Метробий! Ты знаешь расположение дома: возле галле реи ты найдешь Аспазию, горничную госпожи. Она доложит о твоем прибытии. О лошади я позабочусь, и все, что ты приказал, будет исполнено.
Метробий переступил порог входной двери, стараясь не поскользнуться, что было бы самым дурным предзнаменованием. Он вошел в переднюю, на мозаичном полу которой при свете бронзовой лампы, висящей на потолке, виднелась обычная надпись: salve[11], это слово при первых же шагах гостя начинал повторять попугай в клетке, висящей на стене (таков был обычай того времени).
Минуя переднюю и атриум, он вошел в коридор галереи и приказал служанке доложить Эвшбиде о своем приходе.
В это время куртизанка находилась в своей зимней приемной, благоухающей духами, украшенной драгоценной мебелью Она была всецело занята выслушиванием признаний в любви, которые расточал ей юноша, сидевший у ее ног. Она теребила дерзкой рукой его мягкие черные волосы, а он с пылающим страстью взглядом говорил ей о своих нежных чувствах. То был Тит Лукреций Кар.
С самого детства проникнутый учением Эпикура, он применял в жизни наставления своего учителя и не желал серьезной и глубокой любви.
..Возвращаются вновь и безумье, и ярость все та же. Лишь начинает впять устремляться к предмету желанье.
И поэтому он искал любовь легкую и кратковременную, чтобы:
Но это ему не помешало кончить жизнь самоубийством в сорок четыре года, и, как все заставляет предполагать, именно от безнадежной и неразделенной любви.
Во всяком случае, так как Лукреций был юноша привлекательный, очень талантливый, остроумный и приятный собеседник, богатый и не скупился на траты для своих удовольствий то он часто приходил провести несколько часов в доме Эвтибиды Она принимала его с большей любезностью, чем других, более богатых и щедрых поклонников — Итак, ты меня любишь? — кокетливо говорила куртизанка юноше, продолжая играть его локонами. — Я тебе не надоела?
— Нет, я тебя люблю все сильнее и сильнее, так как любовь — это единственная вещь, которая по мере обладания ею не насыщает, но только разжигает желание в груди.