Спартак

Разделавшись с Перперной, Помпей в течение трех месяцев устраивал дела Ближней Испании, устанавливая права и обязанности общин, решая имущественные дела частных лиц (Метелл в это время отправился довершать покорение лузитан в Дальнюю Испанию). Сделав для провинции «много добра», оставив там «немало влиятельных клиентов» (Цезарь), Помпей 30 октября отправился с армией назад в Италию, куда вызывал его сенат, недовольный осадой, затеянной Крассом.

В 50 дней Помпей проделал путь в 1500 километров, поставил на альпийских вершинах памятники в честь своих испанских побед и 18 декабря, восторженно встреченный согражданами, прибыл с войском под Рим. В его распоряжении находились шесть римских легионов, один «туземный» (из испанцев, получивших права римского гражданства за оказанные услуги), а также 5 тысяч кавалеристов.

Противники Помпея дрожали, и Плутарх говорит, что «было почти столько же людей, выходивших к нему навстречу с дружескими приветствиями, сколько и тех, кто делал это из страха». Помпей объявил многим влиятельным гражданам, что он поможет народным трибунам вернуть себе власть в полном объеме. Это заявление привело сулланцев в неистовую ярость. Между тем на народных сходках Паликан, чувствуя себя в безопасности за спиной Помпея, отбросил прочь всякую сдержанность и обрушился на Красса с крайне резкими нападками. Он требовал сместить его с поста главнокомандующего на войне со Спартаком и объявить новые выборы.

Требование Паликана не понравилось ни Кв. Катуллу, ни П. Цетегу, ни другим видным политикам. Ни у кого из них не вызывало сомнения, кто имеется в виду в качестве преемника.

Итак, после краткого замешательства среди оппозиционных Помпею сил борьба вновь разгорелась со всем ожесточением. Помпеянцы подготавливали решительный удар и на все лады прославляли своего победоносного вождя. Делать это было легко. Ибо, по словам Цицерона, Гней Помпей «своей доблестью затмил славу не только своих современников, но даже и тех, о которых повествуют предания старины», в силу чего он может «служить примером для всего, что только есть хорошего на свете».

Говоря так, раскрашивая Помпея всеми красками своей ораторской палитры, — чем Цицерон всегда очень гордился[47], — он определял важнейшие качества победителя Сертория следующим образом: «Начнем со знания военного дела. Знаете ли вы человека, который в большей мере обладал бы этим качеством или в котором можно было бы в большей мере предполагать его? Ведь он еще отроком, оставив школу и учение, отправился к войску отца и в школу военной службы в самый разгар труднейшей войны со свирепым врагом (с союзниками. — В. Л.). Он к исходу своего отрочества был воином в войске замечательного полководца, а с первых лет своей молодости сам был полководцем большого войска. Он чаще сражался на поле брани с врагом, чем кто-либо другой — перед судом с противником, больше войн знает по личному в них участию, чем другие по описаниям в книгах, больше провинций исходил в победоносных походах, чем другие в командировках. В своей юности он изучил военное искусство не по чужим наставлениям, а сам властвуя, не на неудачах, а на победах, считая свою службу не годами, а триумфами. Есть ли затем такой род войн, в котором несчастья нашего государства не потребовали бы его услуг?

…Что касается затем природных дарований Гнея Помпея, то никакая человеческая речь не может с ними сравняться; нет в ней выражений, достойных его и в то же время новых для вас, неизвестных кому бы то ни было. Действительно, если бы даже обыкновенно так называемые «полководческие качества» — выдержка, храбрость, деятельность, быстрота, предусмотрительность — были единственными необходимыми для военачальника достоинствами, то и ими он далеко превзошел бы всех прочих полководцев старого и нового времени, вместе взятых. Знает это Италия, освобождение которой (от марианцев. — В. Л.), по признанию самого победителя Суллы, состоялось благодаря доблестному содействию Помпея. Знает это Сицилия, которую он избавил от окружавших ее отовсюду опасностей не угрожающими военными действиями, а быстротой и целесообразностью принятых им мер. Знает это Африка, с которой он стряхнул иго несметных полчищ врагов, напоив ее их собственной кровью. Знает это Галлия, через которую он открыл нашим легионам дорогу в Испанию по грудам убитых галлов. Знает это Испания, столь часто видевшая поражение и истребление им такого множества врагов; знает это опять-таки та же Италия, которая под гнетом ужасов и опасностей невольнической войны его призвала к себе на помощь из чужбины — и вскоре увидела, как ее враги, при одном его ожидании присмиревшие и павшие духом, были уничтожены и стерты с лица земли при его прибытии…

…Ваше дело, квириты, желать и требовать, — как вы это, впрочем, и делаете, — чтобы эта божья милость могла осенять его неуклонно и вечно, к счастью для нас и нашей державы, к чести для него самого».