Спартак — фракиец из племени медов

Он быстро усвоил латинский язык — вначале настолько, чтобы понимать все необходимое. Своей общительностью и непринужденностью в общении он располагал к себе. О каждом воине он знал подробности, которые может знать только близкий человек. Спартак привязался к ним, видя в них прежде всего людей, а потом уже римлян.

А они видели в нем командира, который любит свое дело. Для них тренировка была не дрессировкой, а обучением. Спартак был для них и командиром, и учителем, и другом.

Его произношение отличало его от других командиров и повышало к нему интерес и симпатии людей.

Его знания в военном деле и разумная требовательность уже в первые дни создали ему авторитет среди солдат.

Командир когорты часто наблюдал за работой Спартака. Он приходил на занятия и присутствовал при упражнениях, которых никогда прежде не видел. А после одного из смотров он доложил легату, что солдаты из центурии Спартака — лучшие в легионе по фехтованию, и что каждого из них можно сделать декурионом.

Легат, не дожидаясь предстоящей битвы с марийцами, в которой можно было бы проверить командирские способности Спартака, назначил его командиром манипулы.

Палатин и Эсквилин разделяли римских граждан на две категории: богатых и бедных. А Большой цирк собирал их воедино: в толпу зрителей, одинаково восторгавшихся кровопролитием, нареченным цирковыми играми, которые устраивались для развлечения римлян. Здесь было полное равноправие патрициев и плебеев.

На арену, посыпанную толченым мрамором, чтобы он впитывал в себя кровь, парами выходили вооруженные гладиаторы. Под улюлюкание толпы они сражались друг с другом, пока один из них не падал смертельно раненный.

Однажды Деций Гортензий взял с собой Спартака в Большой цирк, где должны были состояться особенно интересные цирковые игры, встречались гладиаторы, побеждавшие на аренах многих городов полуострова.

И на этот раз половина из них вышла победителями. А в другой половине остались те, для которых этот выход на арену был последним. Служители-рабы баграми оттаскивали их тела по окровавленному белому песку к воротам смерти, чтобы освободить арену для следующей пары.

Сидя рядом с Гортензием, Спартак еле сдерживал свое отвращение. Но когда вышли из цирка, и Гортензий спросил его о впечатлениях, Спартак указал на ошибки тех, кто уже никогда больше не будет делать ошибок на арене. Однако он промолчал о чувствах, вызванных этим зрелищем.

Чтобы быть справедливым, Спартак мысленно сравнивал цирковые игры с теми кровопролитиями, которые совершаются на больших пиршествах во Фракии. И решил, что схватки фракийцев дают выход неудержимому буйству молодости, а цирковые игры в Риме — это человеческие жертвоприношения, только не богам, а толпе зрителей.

Это излюбленное публичное развлечение римских граждан усилило его презрение и к патрициям, и к плебеям.

Со временем, правда, Спартак стал лучше понимать и тех и других.

Ради своих воинов он старался вникнуть в жизнь римлян, глубже постичь их нравы и обычаи.

Он оценил могущество их державы.

И сказал себе, что учиться нужно только тому, что делает человека образованнее, благороднее и добрее.

29.

Едва стихнувшая война между Марием и Суллой вспыхнула снова.

Спартак со своей манипулой участвовал в этой войне на стороне Суллы.

Вначале он был склонен предположить, что марийцы борются за нечто лучшее, чем то, что он привык здесь видеть. Но вскоре убедился, что борьба идет только за то, чтобы стал еще более могуществен тот же Рим, властелин мира, завоеватель чужих земель, угнетатель других народов. И что та свобода, во имя которой Марий пошел на Суллу, была свободой не для рабов, а для тех, кто хорошо жил за их счет. Спартак перестал видеть различия между Суллой и его соперником, понял, что Марий будет не лучше Суллы, займи он его место.

И Спартак с увлечением наносил удары марийцам. Он мстил им, как римлянам, за жестокую расправу римских легионеров над медами, за разрушенные селения, за скованных цепями и проданных в рабство соратников.

Уже в первом сражении Спартак доказал, что легат не ошибся, поручив ему командовать двумя сотнями воинов. Его манипула совершала такие прорывы и вносила такую сумятицу в ряды противника, что ее действия решающим образом повлияли на исход боя.

Вскоре Спартаку поручили командовать когортой.

Отношение Спартака к приверженцам Мария была расценена как проявление преданности Сулле. Правда, Спартаку казалось не слишком достойным уничтожать ставших уже беспомощными врагов. Но наблюдая, как сами римляне расправляются с пленными соотечественниками, он понял, что их жестокость — раз и навсегда установленный образ действий, испытанная и хладнокровно применяемая система ведения войны и устрашения противника. И уже не считал, что слишком увлекается в расправе с поверженными противниками Суллы.