«Спартак» был не такой, как все, это даже в награждении проявилось, когда на сцену позвали опального в ту пору Михаила Ножкина. Певец и актер провел запрещенный, можно сказать, творческий вечер. Старостин потом рассказывал, что впоследствии стали искать, кто на сцену выпустил поэта. Чапай рассказывал, как отбился: мол, сидел в зале и ничего не знает, а Ножкин (это же он сочинил стихи, где были строчки: «А в музее Ленина — лишь пальто простреленное, два костюма стареньких да пара башмаков») сам вышел, поскольку болел за «Спартак».
Вася Калинов и фото для «Пионерской правды»
Тренерами в мой первый год в «Спартаке» были Никита Симонян, Анатолий Исаев, Сергей Сальников и Анатолий Коршунов. Это традиции, они же все спартачи, я видел, как люди переживали и как любили клуб, как нянчились с нами, футболистами.
Вася Калинов… Игрок очень талантливый, но нережимный. Сколько же баек с ним связано!
Он сам из Балашихи и в выходной уезжал туда. Ну а возвращался, скажем так, иногда не в лучшей форме. Тренировка идет восстановительная, жарища страшная!
Никита Палыч говорит: ребята, бегаем по кругу. Вася садится на поле, во рту травка, стебелек жует. Тяжело бегать «после вчерашнего».
— Никит Палыч, — начинает Вася, — говорят, вы прилично по воротам били?
Палыч зовет второго тренера, Анатолия Константиновича Исаева:
— Исайчик, есть заказ!
Исаев подает с фланга, Симонян бьет с лета, а Васька комментирует — это удар для «Пионерской правды», это гол для «Комсомолки», а это для «Советского спорта».
Проходит несколько минут, тренеры понимают, что все бегают, а Вася тут журналиста изображает.
— Вась, три круга, и в баню, — говорит Симонян.
Не надо думать, что Симонян был слишком мягким человеком, я на себе испытал это. В 71-м мы играли на Кубок с «Кайратом» в Москве. У Алма-Аты всегда была злая, неуступчивая команда.
У меня в самом начале футбольной карьеры сводило ноги в конце матча. Проблема больше психологичная — как подумаю о судорогах, так и они приходили. Вываливался за поле, и массажист разминал икры. Я не понимал, что происходит, доктора тоже не могли разобраться. Пил таблетки, но все равно не помогало: как 15 минут до конца остается, проблемы с мышцами возвращаются. И вот игра с «Кайратом», идет дополнительное время, все замены уже сделаны. И как всегда, у меня начинает сводить ноги.
Прошу нашего полузащитника, Колю Киселева, подстраховать меня на месте левого защитника, опасаясь не успеть за своим игроком. И в последние 15 минут Олег Долматов, игравший тогда за «Кайрат», на моем фланге мог дважды забить. Дважды мяч после его ударов попадал в штанги. Я с поля не ушел, хотя ноги сводило, и чувствовал себя героем — помог же команде.
В раздевалке Симонян мне, как теперь сказали бы, напихал. Ну, сейчас-то я понимаю, что он просто повысил голос, стал мне выговаривать за те два удара Долматова — мой же игрок! После игры, когда разъезжались по домам, я, молодой-горячий, сказал партнеру по команде, Вадиму Иванову, что с футболом закончил. Сейчас понимаю, что надо было раньше уйти с поля, попросив замену, и команда бы перестроилась, а тогда казалось — ну, я же герой, ногу скручивало, а все равно доиграл. И тем более — мы же победили!
Через четыре дня игра с ЦСКА в Лужниках. Я обижен, не приезжаю в Тарасовку на сборы. На матч пошел по билету и сел среди болельщиков. Сыграли 1:1, я поехал домой. Мне казалось, что началась другая жизнь, жизнь обычного болельщика.
Но тем же вечером позвонил Старостин. Говорили полтора часа, я горячился, сказал, что разочаровался в идеалах «Спартака», что Симонян не прав. Сейчас вспоминаешь; ну бред же, тренер прав! А тогда Николай Петрович слушал все это, успокаивал… И в конце сказал фразу, которую я и сейчас часто вспоминаю.
Часто слышу, как журналисты, комментаторы, работники клубов и даже пресс-атташе говорят: вот, это команда Ярцева, Романцева, Аленичева или Карпина. Ерунда, потому что люди приходят и уходят, «Спартак» остается и в него на какое-то время приходим все мы: тренерами, игроками… То же самое слышу и о сборной: команда Капелло, Адвоката, Хиддинка или Слуцкого. Нет, это сборная нашей с вами страны!
Старостин тогда сказал: «Женя, Симонян и Старостин — это еще не „Спартак“. „Спартак“ — это что-то большее, аура в стране, некое воспитание. Некий протест даже!»