Спартанец

Клейдемос думал о смерти. Ему казалось, что судьба привела его к тому, что он стал членом рода Клеоменидов и унаследовал состояние Аристархоса и Бритоса. Но теперь он не видел ничего доблестного в том, чем занимался. Убийства, разбой, блуд – вот к чему сводилась жизнь, которую предложила ему Спарта. Ни в ком из окружавших людей он не видел благородства, величия, силы духа. Вероятно, век героев ушел вместе с царем Леонидом в битве при Фермопилах, а его собственная жизнь лишилась всякого смысла.

Вернуться? Но куда? Он подумал о женщине, которую столько лет считал матерью… Подумал об Антинее… и ему тотчас же захотелось умереть.

Сырой, холодный ветер подул с севера и шевельнул редкие сухие листья, еще висевшие на ветвях дуба. Клейдемос смотрел на свинцовое черное небо, мокрые серые поля, на грязную тропу и чувствовал, что сердце сжалось в груди, а душой овладела смертельная тоска. Ему стало отчаянно одиноко на этой безлюдной равнине и захотелось, чтобы рядом с ним оказался друг, который помог бы уйти из жизни. Медленно он вынул меч из ножен и вспомнил о Критолаосе, умнейшем из людей, и о теплой груди Антинеи, о ее глубоких глазах… Сколько надежд… Сколько грез на тех высоких горных пастбищах в осенние вечера, когда ветер срывал красные листья с буков и ласточки улетали вдаль…

Не дрогнула ли земля? Послышался какой-то далекий звук…

Клейдемос встал на колени и приставил меч к груди…

Но вот что-то возникло на горизонте… движущаяся черная точка… И отчего это петухи затихли?

Его ужасало царство мертвых, откуда никогда и никто не возвращался. Он увидел насмешливый оскал черепа Танатоса.

Вот, стук копыт… Танатос-Танатос-Танатос… Внезапно над горизонтом вспыхнула молния, точно змея, и раздался громовой раскат. Клейдемос поднял голову, на лбу выступили капли пота: всадник… всадник стремительно приближался к нему, беспощадно погоняя коня.

Небо, будто прорвавшийся мешок с гнилью, разразилось ливнем; но всадник все сильнее и сильнее понукал своего скакуна, пригибаясь к шее, и махал рукой крича… крича:

– Двуименный! Двуименный! Двуименный! – Он натянул поводья с такой силой, что животное чуть не рухнуло, и бросился к Клейдемосу, уронившему меч в грязь. – Двуименный! Я нашел тебя, я нашел тебя! – восклицал он и обнимал Клейдемоса, не обращая внимания на сильнейший ливень. Клейдемос поднял глаза, по его лицу стекали капли дождя.

– Лахгал, это ты… Не может быть! Откуда ты взялся? Как ты нашел меня, почему ты здесь?

– Я все расскажу. Послушай, у меня для тебя отличные новости. Нам надо поговорить, поэтому я приехал к тебе в лагерь. Но что ты здесь делаешь в столь ранний час?

Клейдемос глубоко вздохнул:

– Ничего. Мне не спалось, я вышел погулять и оказался здесь.

Лахгал пристально посмотрел на него:

– Ты лжешь, Двуименный. Твои глаза полны отчаяния, страха. Я даже с трудом тебя узнал… Ты очень изменился. – (Клейдемос опустил глаза; его меч лежал на земле и блестел, омытый проливным дождем.) – Подними его, – сказал Лахгал, – и вложи обратно в ножны. Не знаю, как мне удалось тебя узнать издалека, под дождем. Теперь садись со мной на коня, пора возвращаться в лагерь.

Они поскакали под дождем по грязной тропе.

Некоторое время они ехали молча, пока Лахгал первым не нарушил молчание:

– Мне почему-то кажется, что я прискакал вовремя и спас тебя от чего-то ужасного… Я прав, Двуименный? – (Клейдемос не ответил.) – Я прав?

– Так и есть, Лахгал… Спасибо, что ты пришел.

Лахгал обернулся и засмеялся:

– Тоже мне благодарность! Разве можно так встречать друга, которого так долго не видел? А я-то ждал, что меня будет приветствовать полностью построенная фаланга и ты будешь сверкать парадными доспехами!

– Подожди немного. Вот доберемся до лагеря, и убедишься в том, что я могу достойно принять тебя. Здесь у меня, в общем-то, почти ничего нет…

Они рассмеялись, и дождь стал утихать. На востоке небо сорвало свой темный покров и на землю полились яркие лучи восходящего солнца. Все вокруг озарилось светом, заискрились покрытые лужами поля, и редкие кусты покрылись серебряными и жемчужными каплями, на которых переливался солнечный свет. Большой дуб сиротливо стоял в поле, словно отчаявшийся великан, раскинув огромные руки, густо покрытые мхом. Клейдемос вспомнил далекий день, когда Лахгал, еще ребенком, сидел перед ним на худой спине осла. Это было на холмах возле Пафоса… Теперь Лахгал стал юношей в самом расцвете сил.

– Кто послал тебя, Лахгал? – внезапно спросил Клейдемос.

Лахгал устремил взгляд вперед: у подножия невысокого холма за поворотом тропы уже виднелся спартанский лагерь. Он ответил, не оборачиваясь:

– Царь Павсаний, – и пришпорил коня.

– Когда я видел тебя в последний раз, ты был ребенком; сколько же тебе лет сейчас, Лахгал?

– Примерно шестнадцать. Может быть, чуть больше или чуть меньше, – ответил тот.

– От раба в общественной бане до вестника царя Спарты всего за четыре года. Неплохо, – заметил Клейдемос. – Как тебе это удалось?

Лахгал улыбнулся: