Спасатели и гробовщики Владимира Путина

А тут? Зачем Иванова вдруг вспомнила о мамином Абраме? Для полноты картины? Мы поймем загадку, только дочитав статью до конца. Там автор ведет речь о другом Белкине, об Иване Петровиче, которого породил Пушкин. Помните «Повести Белкина»? И вот какое тут изящное идейно-художественное решение: статья как бы окольцована двумя однофамильцами, но — Абрамом и Иваном. Здесь во весь голос звучит тема дружбы народов и пролетарский интернационализм. Не так ли? Ну что за прелесть эта Иванова!..

Но минутку… Помянутый ею ИМЛИ — это Институт мировой литературы им. Горького, институт научно-исследовательский. Абрам Белкин не имел к нему никакого отношения, как и названные почитательницы его. Они накануне войны «выпустились» не из ИМЛИ, а из ИФЛИ, известного Института философии, литературы и истории. Кто-то может тут злорадно воскликнуть: «Эх, ты, черноногая!». Как, дескать, незадачливая гоголевская девчонка Пелагея не знала, где право, где лево, так и ты перепутала ИФЛИ с ИМЛИ… Но мы тут промолчим. Ничего не скажем о смелом речении «мои мама и папа выпустились из института».

* * *

Публикация озаглавлена «Вся эта критика. Все это критика». Вся… Все… И вот что говорит Иванова о главном предмете беседы, о всей: «Я считаю, что критика — тоже литература, как проза или поэзия». А кто не считает-то? Назовите. Я могу даже и добавить: «как и драматургия».

«Но(!) у критика сегодня есть еще искушение властью над умами читателей, над судьбой книги, если не писателя». Коли «но», значит, у прозы, поэзии и драматургии такой власти над умами и судьбами нет, одна только критика властвует над ними. Да! — подтверждает профессор: «Критика пишет небу…». О!.. И небо выносит приговор. И кто посмеет возражать небу!..

Так обстоит дело с критикой, а о прозе вот что читаем: «Как завещал нам Пушкин, проза все-таки(!) требует мыслей». Наталья Борисовна, зачем по таким вопросам взывать к великим авторитетам: гений, мол, чуть ли не на смертном одре завещал?.. Да это и без Пушкина всегда всем было ясно, как ясно и то, что критика тоже все-таки требует неглупых мыслей.

И скорей всего не на смертной одре, а под шипенье пенистых бокалов Пушкин между делом и мимолетно напомнил об этом собутыльнику. А на очередном пиру он скажет собратьям совсем другое:

Мы рождены для вдохновенья,
Для звуков сладких и молитв.

Для звуков! И ни слова о мыслях. Тоже завещание, которому надо следовать?

А вообще-то, говорит, картина-то грустная: «Писателей все больше, читателей все меньше…». Но — «для литературы мертвых нет!». Неужели? А жив ли, например, хотя бы когда-то ужас как известный Николай Шпанов (1896–1967) или… Да ведь числа нет литературным покойникам! Чехов очень боялся: «Вот умрет Толстой, и будет все дозволено…».

Мы работаем, говорит, в присутствии Толстого, Достоевского и Андрея Битова… Прекрасно! Но Андрей-то Битов работал в присутствии не только Толстого и Достоевского, но еще и в компании с Кондолизой Райс. Он на страницах «Литературной газеты» в день своего 75-летия повторял под ее диктовку: «Россия должна отдать Сибирь мировому сообществу», которое-де за это нас ужасно полюбит. А от себя, как живого классика, добавил, что Толстого у нас издавали строго выборочно, «Войну и мир», например, только-де Шолохову удалось один раз где-то издать, видимо, за свой счет. Я тогда живо откликнулся на эти умственные протуберанцы Битова статьей «Закусывать надо».

А если говорить вообще о литературе, то Иванова нас извещает: «Единого литературного процесса после 1917 года никогда не было». А до 17 года был? И в чем это выражалось? Нет ответа… Но продолжает: «Не было даже в советские унифицирующие (господи, словечко-то!) годы, когда были «советские писатели» и «писатели советского времени»».

Скажите, пожалуйста, разделила, обособила. Но никого по имени не называет. Что ж так? Да ведь не трудно догадаться, кого куда она сажает. Советские это, конечно, в доску унифицированные Горький, Маяковский, Алексей Толстой, Симонов, Твардовский, Смеляков, Бондарев… А кто «писатели советского времени»? Тут по умолчанию имеются в виду прежде всего, конечно, Пастернак, Мандельштам, Ахматова… Они, дескать, никакого отношения к делам и событиям советской эпохи, к ее духу не имеют. Да, у них есть нечто невнятное, однако же Пастернак воспел не только мятежного лейтенанта Шмидта, но и самого Сталина; Мандельштам не только состряпал убогий пасквиль на Сталина, но, одумавшись, тоже воспел его, и Ахматова… Ни небо, ни кто другой не заставлял их писать эти вполне советские вещи.

* * *