Спаси меня, пожалуйста!

Больше ее никто не трогал. Ольга Павловна почти не разговаривала с ней, только иногда, очень редко, и исключительно по делу. Нянечка перестала кормить кашей, проходила мимо и только шумно вздыхала, при этом ее роскошная грудь под халатом вздымалась волнами. Постепенно дети забыли о случае с Оксаной и стали снова с ней играть. Но сама Оксана ничего не забыла. Из этой истории она вынесла урок: нельзя никого любить. И доверять никому нельзя. Проявишь чувства, покажешь нежность – тебя за это накажут. Засмеют. Унизят.

Дома мать недоумевала и ругалась:

– Все дети как дети, а у меня какой-то угрюмый гном. Не улыбнется, не подластится. И в кого ты такая уродилась, не иначе в папашу своего, паразита эдакого!

Отца своего Оксана никогда не видела. На матери он не женился, исчез сразу, как узнал, что Вера в положении. А был он, по словам матери, цирковым артистом, жонглером. Приехал на гастроли на пару месяцев в столицу и благополучно отбыл дальше. Возможно, мать врала, и не было никакого жонглера. Может быть, отцом Оксаны был обыкновенный пьяница. Или еще верней – какой-нибудь женатик. Однако Оксане нравилось верить в то, что она дочь циркача. Цирк она обожала. Первый раз мать сводила ее туда, когда ей исполнилось три года, и потом продолжала водить. Оксану с ума сводил запах опилок, громкая бравурная музыка, лошади, несущиеся по кругу под щелканье хлыста, летающие под куполом на трапециях бесстрашные и ослепительно красивые люди. Она мечтала о том, что вырастет и будет так же летать, высоко-высоко, освещенная ярким прожектором, в серебряном костюме, гибкая, как змея.

К пяти годам Оксана немного смягчилась, перестала глядеть букой, научилась читать – как-то сразу и не по складам, а большими предложениями. Теперь ее любимым занятием было затаиться где-нибудь в укромном уголке и с головой уйти в мир сказочных принцесс и отважных рыцарей. Мать снова ругалась, теперь уже оттого, что дочку было не дозваться за стол, а вечером не уложить в постель. Она хотела, чтобы Оксана хотя бы чуть-чуть помогала по дому, но та саботировала все материны требования. Во дворе она уже была несомненным лидером: рассказывала детворе то, что накануне прочла, описывая в самых ярких красках. Ее слушали затаив дыхание даже дети постарше – многие и в школе так бегло не читали, а главное, не любили это занятие, предпочитая смотреть мультики.

Когда Оксане исполнилось семь, в дом пришел Семен Васильевич. Вернее, не пришел, а приехал в своей коляске. Оксане он показался страшным, как Кошей бессмертный из ее любимой сказки о жар-птице: такой же худой, костистый и немощный. Она никак не могла взять в толк, отчего мать пустила его к ним в квартиру. До него у Веры было много кавалеров, некоторые подолгу жили с ними, покупали пиво, курили на балконе, сидя на перевернутом ящике из-под апельсинов, ночами ходили в ванную, громко хлопая дверью и мешая Оксане спать. Все они были похожи между собой – рослые, плечистые, с равнодушными, ничего не выражающими лицами, пахнущие ядреным мужским запахом, смесью пота и табака. И вдруг на смену этим крепышам возник доходяга в инвалидном кресле!

Оксану в отчиме бесило все: его худые, высохшие ноги, огромные, точно лупы, стекла очков, пегий хохолок надо лбом, который он по утрам тщательно укладывал перед зеркалом. А особенно бесил его запах – прохладный, тонкий аромат одеколона. «Точно у женщины», – с презрением решила Оксана. Она понятия не имела, что мужчины тоже могут пользоваться духами. Не знала она так же, что мужчины могут не любить сигареты и спиртное, подолгу слушать классическую музыку, читать вслух стихи. Все это Семен Васильевич проделывал ежедневно, а мать сидела рядом и слушала, в восторге закатив глаза. Во дворе над Оксаной стали посмеиваться – мол, что за педика мать привела в дом. Она дала пару тумаков особенно остроумным и привязчивым, остальные заткнулись. Но сама Оксана никак не могла успокоиться – все принюхивалась к тонкому аромату французского одеколона, брезгливо морщилась, а заслышав музыку Моцарта, демонстративно закрывала дверь своей комнатенки…

Пришла пора идти в школу. Мать заплела Оксане косы, повязала пышные белые банты и повела ее на первую школьную линейку. Семен Васильевич ехал рядом, поскрипывали колеса коляски, вокруг распространялся запах духов. По случаю торжества он надел черный костюм, повязал яркий атласный розовый галстук, по-особенному уложил свой дурацкий чуб. Оксана не знала, куда провалиться от стыда – у всех родители как родители, а у нее это чучело огородное. Чучело, однако, моментально нашло контакт с учительницей, они долго что-то обсуждали, а потом, когда первоклассники уже сидели на своих местах, Елена Игоревна мило улыбнулась Оксане и уважительно сказала:

– Чернушенко, какой умный и интеллигентный у тебя папа. Гордись.

Оксана чуть под парту не упала. Гордиться?! Чем? Тем, что за ней по пятам ездит инвалидная коляска? Она оглядела класс, ожидая, что над ней снова станут смеяться. Но никто не смеялся, и у нее немного отлегло от сердца.