Спасибо за огонек

Селика Бустос становится перед Агиларом, который прислонился к стене.

— Вот и ладненько, ничего не произошло. Каждый возвращается на свое место. Так ведь? Вода в реку, вы опять в свою ОAГ. До самой смерти.

София Мелогно глядится в зеркальце.

— Я ужасно выгляжу. Как будто это я пережила землетрясение.

— Да? — говорит Ларральде, сидящий рядом.

— А знаете, мы все много чепухи в этот вечер нагородили. Как вам кажется?

Пользуясь моментом, Хосе спешит на кухню, чтобы сказать ковыряльщику в носу:

— Ну-ка, теперь поскорей неси им счет.

Когда официант подает счет Бальестеросу, тому в первый миг чудится, будто еще какая-то беда стряслась. Но он сразу понимает, что пугаться нечего.

— Ага, счет.

Берутти и Теинах подходят помочь ему разделить сумму и выяснить, сколько приходится per capita [39].

— На восемь. Женщины не платят, — говорит Берутти. Те двое молча кивают.

Будиньо подает Марселе шаль, она накидывает ее на плечи.

— Ну и как? Испуг пошел тебе на пользу?

— Да, — говорит она. — А тебе?

После некоторого колебания он отвечает:

— Пожалуй, и мне тоже.

Что-то в его тоне побуждает Марселу взглянуть на него с беспокойством.

— Ты вот говорил: Густаво, Долли. Долли — это имя твоей жены? Застигнутый врасплох, он не может сдержать улыбку.

— Нет, это имя не моей жены. Хосе, взяв чаевые, ворчит:

— Даже десяти процентов не будет.

Все медленно выходят. Теперь в главном зале заняты все столики.

Некоторые из посетителей недоуменно оборачиваются, когда Габриэла Дупетит, разведя руками, громогласно и удрученно восклицает:

— Вот видите. У нас бывает только свинство. В кои-то веки случается тревога, и всегда оказывается, что она ложная. Сами убедились. Мы даже на катастрофу первоклассную неспособны.

2

Окно открывается в безветренную тишь. Внизу платаны. По крайней мере половина листьев неподвижна, другая половина еле-еле зыблется. Будто кто-то их щекочет. Пот льет с меня в три ручья. В воздухе гнетущее напряжение, но я знаю — ничего особенного не случится. Не пора ли сказать себе всю правду? Сейчас самое Время, я в этом уверен. В дни, когда мне было весело, я себя обманывал, видел себя не тем, кем был, видел жизнь в розовом цвете и так далее. Ночами, когда бывало так плохо, что я готов был зарыдать в голос, я не рыдал в голос, а тихо плакал в подушку. Но нет, тут я тоже преувеличиваю. Невозможно мыслить ясно, когда грудь сжимает тоска или отчаяние. Лучше назовем это отчаянием. Конечно, только для себя. Другие пусть приклеивают свои ярлыки: ипохондрия, неврастения, причуда. Я наконец заключил пакт с самим собой и потому называю это отчаянием. Да, теперь самое время, я уверен, так как теперь я не испытываю ни радости, ни отчаяния. Я, как бы это выразиться, просто спокоен. Нет, вот я и солгал. Я ужасно спокоен. Так лучше.