Спаситель

Завадский подошел к купцу, тот сидел на какой-то циновке по-турецки, от него пахло чесночным маслом, он щурился от табачного дыма и не то, что не встал, а даже и не ответил на приветствие своим «нихао». Некоторые китайцы после риса тоже закурили свои дешевые трубочки и плевали в реку.

Один китаец взял у Акима связку соболей и передал толстому китайцу, то грубо ощупал ее, проверил каждую шкурку, вывернул, деловито сдвинув брови, затем швырнул к ящику. Со связкой Филиппа проделал то же самое и после подняв на Завадского взгляд что-то спросил. Китайцы пытались переводить жестами, пока не стало понятно — китайцы спрашивают есть ли еще? Филипп покачал головой и без того равнодушный толстый китаец потерял к ним как будто окончательный интерес. Он махнул своим слугам и те открыли перед братьями сундучок с рулонами зеленого и белого шелка. Другой китаец развязал мешочек с черным чаем.

Филипп указал рукой на шелк, затем на чай. Китаец достал два зеленых рулона и протянул.

— Еще давай! — гневно потребовал Аким.

Каким-то чудом китаец понял его и энергично затряс головой одновременно — дескать, это все.

Филипп с Акимом переглянулись: да это же грабеж.

— Ладно, давай чаю, — указал он на мешок.

Китаец начал делать какие-то странные движения в сторону рулонов шелка, которые Филипп держал под мышкой.

— Еже им надобе, брат? — не понимал Аким и тыча на мешок требовал. — Чаю давай, не чирикай!

Но китайцы продолжали махать руками и голосить, пока Филипп наконец не понял — за соболей китайцы давали не шелк и чай, а либо шелк либо чай.

— Во-ся разбойники почище рыжей гниды! — разбушевался Аким и стал ругаться на китайцев. Те тоже в долгу не остались кричали на них по-китайски, затем — выхватили у Филиппа рулоны с шелком и вернули им соболей.

Аким плюнул и хотел было уйти, на Завадский остановил его.

— Ладно, братец, казенную пушнину все равно нигде не продашь, выпьем хотя бы чаю.

Филипп указал на мешочек чаю и бросил соболей китайцам. Однако цины и тут удивили — они не передали целый мешочек, а деревянным ковшиком отсыпали чай в еще меньший мешочек, на вес около двух фунтов.

Это уже рассердило и самого Завадского, он подошел к купцу.

— Не даешь шелка и чаю, дай хотя бы чего подешевле. Вина, провизии! — он показал жестом будто что-то ест.

Однако китаец глядел на него равнодушно-непонимающе и все затягивался своей трубочкой и тогда Филипп понял, что тоже хочет курить.

— Дай табаку, — указал он на трубку.

На удивление купец живо кому-то кивнул и что-то сказал и китаец принес Филиппу фунтовый мешочек табака.

Филипп указал пальцем на трубку.

— И это! — он вытянул губы, имитируя выпускание дыма.

Китайцы дали ему и бамбуковую трубку. Правда всего одну.

Уходили староверы очень сердитыми на китайцев и даже спустя два часа, когда на краю леса развели костер, все еще ругались на них, называли разбойниками и мордофилями.

Филипп заварил чай и наливал братьям. Чай, конечно, был не самый лучший, но все же и не тот, что он покупал в «Магните» и «Пятерочке». От пары глотков мигом стукнуло в затылок и Филипп ощутил легкую бодрость. Братьям чай тоже пришелся по вкусу, особенно когда догадались они добавить в него сахар.

После чая Филипп забил табаком трубочку и закурил. В Россию Петр еще на завозил табака и курить никто не умел, однако табак оказался не таким крепким и дерюжным, как ожидал Завадский — он даже не ощутил ожидаемой тошноты, а вот братья попробовавшие приобщиться к курению, все зашлись кашлем после первой же затяжки, а Егор даже побежал в кусты блевать.

— Якая отрава! — щурился слезно Аким, кривя рот, передавая трубку Бесноватому.

— Зря токмо ездили. — Добавил он тонким сиплым голосом алкаша, хлебнувшего самой поганой в мире сивухи.

Кроме Завадского только Бесноватый умел курить.

Он затянулся два раза и даже не поморщился.

— Цинская дрянь, — изрек Бес, возвращая трубку Филиппу, — таже на ошиб не поимати. Киргизы толченый мак жуют, с овово в выспри несет, во-ся разумел единаче, а не сие лайно. Дрянь.

Эти слова Беса будто ударили Филиппа в лоб. Он замер и смотрел перед собой, медленно моргая, так что братья стали с подозрением поглядывать на него.

— Еже с тобою, брат? — обеспокоенно спросил Аким. — Склоснило от поганого зелья?

— Я знаю как нам разбогатеть, — неожиданно произнес Завадский, продолжая глядеть перед собой.

Он сделал затяжку, выдохнул и густой белый дым заслонил его ото всех. Звуки над головой утихли: пропали птицы, угомонился апрельский ветер, все исчезло. Мысли в голове приобрели неожиданную кристальную ясность.

— Яко, Филипп? — в молочном тумане голос прозвучал чересчур медленно: я-я-я-а-а-а-к-к-к-к-о-о-о-о, Ф-и-и-и….