В конце концов, Данила с Бесноватым нашли какого-то пьяного старика, утверждавшего, что он русский, хотя он выглядел как азиат и говорил по-русски с акцентом. Старик поведал, что покажет дорогу к стоянке кочующих тунгусов за полведра водки. Ему дали четверть ведра и он повел их на север. Шли пешком примерно полдня, старик на удивление живо передвигался, лихо перебрался по бревну через речку, углубился в густой лес, затем вышли они к поляне, поднялись на холм и увидели вдали невысокую горную гряду, покрытую лесом. К ней шли часа два, а она все не приближалась. Старичок говорил, что «осталось недалече» и наконец указал в сторону небольшого холма и сказал, что стоянка прямо за ним, а после неожиданно исчез. Никто даже не заметил, куда он пропал. Один говорил на другого, а все вместе — никто не видел.
В конце концов взяли наизготовку пищали и пошли осторожно к холму. Филипп прислушивался, глядел в кроны — ему чудились там какие-то звуки, помимо птичьего пения. Неожиданно рука Антона легла ему на грудь. Завадский остановился, Антон приложил палец к губам и показал вниз. Филипп увидел прямо перед собой в траве едва заметную натянутую веревку. Затем Антон показал направо, там под кронами был спрятан лук со стрелой, нацеленной прямо на него. Филипп медленно отступил, и пошел с братьями в обход, но почти сразу Антон снова остановил их. На этот раз Аким чуть было не ступил в замаскированную яму с кольями. В конце концов решено было идти цепью за Антоном. Они обошли еще несколько ловушек в том числе в виде гигантского молотка в котором головкой выступал ствол молодой сосны, который по задумке должен был разбить им черепа. Ай, да Антон! И все же самого главного он не заметил. Как, впрочем и остальные.
— Нунрадуктын! — раздалось позади.
Все медленно обернулись и замерли. Их окружали возникшие будто из ниоткуда тунгусы, нацелившие на них луки с угрожающе длинными стрелами и короткие топорообразные копья, похожие на короткие бердыши, называемые «пальмами». Причудливые распашные кафтаны их с передними вырезами напоминали испанские камзолы. Лицами тунгусы были похожи на бурят или монголов.
— Споко-о-о-ойно, — протянул Завадский, приподнимая руки — он единственный не был вооружен, — мы пришли с миром.
После подобной встречи удивительно было дальнейшее. Среди тунгусов был один высокий для своего народа парень, который хорошо знал русский язык. Братьев отвели за холм, где обнаружилась огромная вытоптанная прогалина, на которой стояло около дюжины больших деревянных чумов. Там же паслись лошади и олени. Хотя тунгусов было здесь около сотни, из которых около шестидесяти — вооруженные мужчины, староверов разоружать не стали, а отвели в северную часть прогалины, где располагались низкие пеньки вокруг кострища и дали каждому деревянную миску с супом с большими кусками баранины, потом девушка в пестром кафтане и широкой бисерной лентой на лбу принесла им морковных пирогов и еще каких-то круглых пирожков с луком и кониной. Филипп все пытался отыскать старшего, чтобы выразить ему благодарность за радушный прием и принести извинения за глупую недогадливость со своей стороны привезти подарков.
Высокий парень, говоривший по-русски по имени Бакан только махал рукой — дескать отдохните сначала с большой дороги.
Вскоре к ним вышел старший — чернодлинноволосый мужчина средних лет с умными глазами, похожий больше на индейца или мексиканца, чем на тунгуса. Его звали Бодул. Он общался с ними через Бакана — выяснилось, что кроме этого парня здесь никто не знает русского языка.
Разговор между тем с Бодулом шел странный — сначала был вежливый обмен вопросами — кто они, откуда, как обстоят дела в тех местах, откуда они пришли. Затем Филипп заговорил было о коротких путях к Шильску, но Бодул уклонялся от ответов на эти вопросы — он все махал рукой, говорил: отдыхайте, ешьте. Так они отдыхали, ели и пили до вечера, потом смотрели на танцы девушек с лентами под звуки бубнов, потом им показывали оленей и коней, потом рассматривали их пищали, потом снова ели — оленину и оладьи с черемуховым вареньем, потом староверы лежали на траве, стонали от переедания. Среди них также лежали две тунгусовские собаки.
Терпение Завадского таяло, и наконец когда уже совсем стемнело и только костры пускали искры в кромешную тьму, Филипп не выдержал и поймал Бодула, когда он выходил из чума, схватил за руку и тут же отпустил. Рядом как по команде возник Бакан.
— Бодул, мы благодарны тебе и твоим людям за радушный прием, но все же мы здесь по очень важному для нас делу. И мы готовы хорошо оплатить твою помощь.
Бакан перевел слова Филиппа. Бодул слушал склонив голову набок, потом вздохнул, посмотрел на Луну и тихо сказал что-то на своем языке.
Бакан перевел:
— Бодул не покажет вам таких путей.
— Не покажет? Но почему? Он что, их не знает?
Бодул улыбнулся, услышав переведенные слова Завадского и произнес три коротких предложения.
— Бодул Вачелан говорит, что такие пути он знает, но он не знает тебя, Филипп. — Перевел Бакан.
Завадский кивнул и разочарованно улыбнулся.