Трое молодых староверов, сидевших в заслоне у старого тракта ведущего к Причулымскому острогу услыхали нарастающую канонаду и прежде чем первый из них с ужасом понял, что это топот сотен, если не тысяч копыт, с десяток рейтаров уже показались на дороге и стали приближаться к ним с дьявольской скоростью.
Впервые столкнувшись с такой угрозой, молодые караульные перепугались и побежали в лес к тайной тропе, но раздался залп пистолетных выстрелов, затем сразу же еще один и трое староверов ничком упали замертво в траву.
Канонада приближалась к городу, но все слышали ее как будто с запозданием. Ближние дозоры успевали исполнить должное — подать сигналы оповещения, отойти, но какой в этом толк, если на тебя движется стихия, сметающая все на своем пути? У Храма Солнца не было сил противостоять такой громаде.
Ворота разбили выстрелами тяжелых орудий, которые волокли пары ломовых лошадей. Сотни казаков ворвались в город, рубя все на своем пути, врываясь в избы, хватали женщин, убивали мужчин. Все окрасилось кровью, оглушило стонами и криками.
В это время в сборной избе на севере города Завадский с ближними людьми — братьями, старцами, Фейзуллой и Мартемьяном Захаровичем отмечал завтрашнюю отправку первого обоза с опиумом. Услыхав выстрелы и крики, братья-воины вскочили, схватили оружие, но не знали что делать — кругом хаос, целая армия орудовала на их земле. В окно Завадский увидел, как среди этого хаоса в окружении по меньшей мере тридцати до зубов вооруженных казаков к ним приближается Истома.
Филипп вышел на крыльцо. Видя что кругом творят разбойники, его охватили ужас и ярость, но он не показал виду, только глаза его заблестели.
— Ты что, спятил?! — закричал он, сбегая с крыльца. — Останови это!
Подъехавший на черном коне с цепями и серебряным оголовьем Истома оглядел его знакомым непроницаемым взглядом. На груди его сияла кольчуга с железным щитком. На голове — низкий шлем с наушами, делавший его отдаленно похожим на немецкого офицера времен второй мировой.
Истома и впрямь где-то раздобыл себе отборных головорезов. Ближние боевики его были все богатырями с лицами самых лютых разбойников. Они слезли с коней, подошли к Филиппу, один ударил его в живот, второй опрокинул наземь и поднял на колени. Рядом опустили на колени и всех кто был в сборной избе, кроме Беса, ускользнувшего каким-то чудом и Мартемьяна, который в связи с недавним переходом Красноярского уезда в состав Енисейского разряда, теперь не подчинялся Томскому воеводе. Его, правда не отпускали, а велели стоять в стороне. У шеи каждого казацкий рындарь Истомы держал саблю. Рядом с Филиппом сидел привычный к невзгодам Фейзулла и сложив руки на коленях глядел на землю перед собой из-под полуприкрытых век.
— Ты разумел, будто от меня мочно отмахнуться яко от мухи? — улыбнулся Истома, слезая с коня и стягивая на ходу перчатки из тонкой кожи. На пальцах его блеснули алмазы перстней. — А топерва слезно просишь остановить сие?
Филипп поглядел на его сияющие черной кожей сапоги, тисненные золотом. Давно ли на этих ногах были драные лапти.
— Нет, — продолжал Истома, — они заплатят за твои грехи, за твою дерзость и неблагодарность, а посем заплатишь и ты.
Истома кому-то кивнул и Филипп едва успел крикнуть. Но все бесполезно, он и правда опоздал.
Стоявшим с краю Егору и Бартоломею отсекли головы. Филипп увидел как они покатились, у него потемнело в глазах, он подумал о Капитолине как в тумане, суматошно.
Мысли, придавленные паникой, работали с трудом, он поднял взгляд и увидел перед собой фигуру, загородившую солнце. Лучи по краям били в глаза, не давая увидеть лица.
— Ты же никогда не был дураком! — услышал он свой голос, поражаясь его твердости. — Ты всерьез думаешь, что я бы просто сделал это?! Просто так, не продумав все наперед?!
— Ин годно быти я переоценил тебя. — Ответила фигура.
— Послушай! Ты получишь гораздо больше, чем я тебе должен. Позволь мне показать!
Фигура засмеялась.
— Ты можешь убить нас и разрушить город, но вместе с этим ты уничтожишь и то, что я строил. То, что никто больше не построит. Или… Ты пойдешь со мной и увидишь, что сделает нас самыми богатыми людьми в России.
Филипп замолчал и увидел, что безликая фигура перед ним не спешит говорить — она жаждала слушать.
— Ты должен увидеть это.
Фигура сделала легкое движение рукой и Филиппа подняли на ноги.
В начале бескрайнего макового поля стоял Филипп в окружении головорезов. Истома вертел в руках маковый цветок.
— Еже сый дрянь? — вопрошал он хмуро, поглядывая на Завадского. — Еже сие за дерьмо? Иде хлеб?
Филипп смотрел на уходящее за горизонт поле. Его разорванная рубаха трепалась на ветру.
— За полушку этого дерьма цины платят шелком и чаем. А будут платить золотом. — Сказал он.
— Ты смеешься?
— По-твоему я засеял этим все до горизонта ради смеха?
— Стало быть спятил?
Завадский повернулся к Истоме.
— Я уже встречался с ними. За фунт этой дряни они дают столько же, сколько за десять подвод соболей. Только на ней нет никакого казенного ярма. Чистое золото прямо у нас под ногами.