Истома послушно уложил руки на чурку, Щегол сильными ударами сбил заклепки с оков, тоже проделал с манжетами на ногах. Сбросив с себя ненавистную цепь с кандалами, Истома поднялся во весь рост, прямым проницательным взглядом посмотрел в лицо своему верному бойцу.
— Прости, брат, еже поздно сымались. — Сказал Щегол.
Истома положил руку ему на плечо и рывком притянув к себе молча обнял. Щегол тоже крепко обнял его.
— Надобе уходить, брат. В пяти верстах выше к отоку пост, большо могли услыхать стрельбу.
Истома кивнул и первым направился к выходу, но уперся взглядом в труп Каина.
Щегол тоже остановился, в лице его отразилась боль.
— Жаль Каина. — Сказал он и шмыгнул носом.
Истома присел на одно колено, и ладонью закрыл глаза мертвецу.
— Спи спокойно, брат.
— Пущай на том свете тебе льются меды да присно девы нагие ублажают, — добавил Щегол, чуть не плача, — яко внегда ты любил, брат.
Истома поднялся и оба разбойника растворились во мгле, оставив за собою только трупы, да потрескивающие в зимней тишине печные угольки.
Глава 40
В погожий весенний день Филипп стоял на холме, с которого открывался вид на залитую солнцем долину, наблюдая за началом посевных работ. Он распорядился разместить дополнительную охрану и дозорных в том числе за рекой. Крошечные люди муравьиным множеством распространились от реки до гор, заняв почти треть поля, и где-то там были среди них Аким и Серапион, он слышал их усиленные горным эхом деловитые голоса.
Позади на деревянном дорожном настиле, ведущем из Храма Солнца раздался топот копыт и грохот — из-под сосновых крон вылетела повозка. Завадский с высоты узнал Мартемьяна Захаровича, пестро разодетого как попугай, который сам правил парой лошадей. С ним был какой-то тощий парень. Десяток конных рындарей едва поспевали за ними.
Филипп спустился, обнялся со старым другом.
— Яко наказывал, братец, свез тебе со всего уезду гожих замочников, кузнецов да древоделов, покамест во граде дожидаючи.
— А это кто? — Филипп кивнул на испуганного безбородого парня лет семнадцати с подбитым глазом и вырванным над ухом клоком светлых волос.
— А сый выблядок из холопей удельных, пахаря сын. — Мартемьян схватил выбравшегося из телеги парня и толкнул к Филиппу. — Обаче вместо хлебопашества сей чужеяд присно затейничает, за что сечь и драть ево уже устали. Дивись, скропал давеча из тесаных бревен самоходный дощаник с водяным колесом заместо весел, да сблазнив иных отроков сбежал на нем по Чулыму. Едва сымали прохиндея, всыпали батогами. Ты… поминаю таких чудаков любитель, авось сгодится.
Филипп подошел к парню, тот испуганно глядел в ответ.
— Как зовут?
— Тишкой.
— Я говорю, Тишка, а ты отвечай, что приходит на ум. Понял?
Тишка вопросительно обернулся на Мартемьяна Захаровича.
— Двигатель внутреннего сгорания. — Произнес Завадский.
Парень захлопал глазами.
— Сказывай! — гаркнул Мартемьян.
— Не ведаю, барин, — прошептал Тишка.
— Паровой двигатель.
— Ча… ча… во?
Завадский подошел ближе.
— Ты чем крутил колесо на дощанике?
— Ногами…
— А есть что посильнее твоих ног?
Тишка задумался.
— Лошадь, господин?
Филипп наклонился к парню.
— Огонь, вода и?
Завадский глядел парню в глаза, тот прищурился и в его сером юном взгляде мелькнул проблеск догадки.
— Пар?
— Молодец, — Филипп разогнулся и похлопал Тишку по худому плечу, — еще потолкуем.
— Отвезите его к остальным в город, пусть его там накормят, — приказал он рындам, и обращаясь к парню, добавил, — у нас бить тебя никто не будет.
После того как Тишку увезли, Филипп позвал Мартемьяна на холм показать долину.
— Широко берешь, брат, — одобрил воевода, увидев размах и похлопал Завадского по плечу, — топерва я начинаю тебя понимать. Ведаю кто ты. Будущный человек.
Завадский чуть не вздрогнул, услыхав последнюю фразу. Ему казалось, он окончательно забыл о прошлом, которое изредка только являлась ему в виде обрывков кошмарных снов.
Филипп посмотрел на Мартемьяна, радость на лице которого сменилась озабоченностью, будто он вдруг вспомнил о чем-то неприятном.
— Да еже не позабыл, брат, есть одна худая вестишка… — Сказал он вздохнув.
— Что такое?
— Отряд, овый вез Истому истнили в двадцати верстах от Болотова. А накануне пропали два его рындаря, да одного сыскали среди перебитых стрельцов, а Истомки след простыл — сбежал сучий выборзок, ни даже не клейменный.
Филипп хмуро посмотрел на долину. Мартемьян Захарович, видя его задумчивый вид, спросил:
— Разумеешь еже чего смущатися [опасаться], брат?
— Нет, — покачал головой Завадский, глядя вдаль, — он теперь никто. Просто мелкий разбойник.