Спаситель

— Исполню, дядя. Абие людей кликну и в ночь поедем.

Спустя полчаса голый Карамацкий лежал в огромном корыте, наполненном горячей водой. Раб у печки плескал из ведер на стенки, шипели угли, клубился пар. У дверей в углу, где попрохладнее, стоял женоподобный юноша в косоворотке и замысловато гудел в рожок. Под эти однообразные звуки танцевали перед ним две обнаженные крепостные девки с ладными фигурами. А третья, обняв Карамацкого сзади, массировала его влажное волосатое пузо, временами поливая на него из ковшика с ручкой-петушком щелочную воду.

Полковник, часто подносил к губам внушительную золотую чарку с вином, но хмель не брал его — затуманенный взгляд глядел сквозь обворожительных девиц.

Вдруг он, подавшись вперед, швырнул в девок чаркой. Те с визгом разбежались и чарка угодила в лоб юноше.

— Вон! — заорал Карамацкий, вскакивая из корыта и обливая все вокруг водой. — Все вон!

Обнаженные девки, юноша и раб толкаясь побежали к выходу.

Карамацкий выбрался из корыта и чуть не поскользнулся в щелочной луже на полу.

— Гришка! — заревел он.

К предбанник тотчас ворвался перепуганный слуга, и встал как вкопанный, стараясь не глядеть на голого начальника.

— Гришка, всем стольникам и есаулам передай мой наказ: назавтра в восемь утра весь полк к осмотру. Быть буде всем! Уразумел?

— Исполню, Осип Тимофеевич!

* * *

В просторной избе сидели за столом Завадский, Данила, Бесноватый, Савка и Филин — ели яичницу с грибами, хлеб, запивали брагой. Савка травил байки — веселил себя и остальных. За окном носилась снежная круговерть, так что дальше околицы не видать ничего.

В дверь постучали, караульный впустил Акима с молодым конюхом Васькой.

— Брат Филипп, — слегка виновато заговорил Аким, отряхивая снег и ледяную крошку с бороды, — стрельцы-казачишки токмо ватагами бродят, озираются яко собаки бешны, и с гузна не подойти, беда! Шалят единаче — зело люты, холопов, простых мужиков задирают, грабят, те узрев их — врассыпную. Не токмо сманить, чаю и не заговоришь сице.

— Я тебе сказывал на кабацких дворах пасти надобе! — строго сказал Данила.

— Токмо по ним и хаживали, батюшка. Васька ниже вон в зернь сноровился, полна грошей зепь.

— Аким прав, возможно мы кое-что не учли. — Сказал Завадский. — И возможно, это нам даже на руку.

— А что же, брат, приступом брать? — спросил Данила.

— Нет, шум нам ни к чему. Нам нужен человек, которому они доверяют, который не будет для них чужаком, и который точно знает к какому стольнику приписан каждый казак и стрелец.

— Да паки овый, кому не осторожно доверять?

— То есть тот кто имеет на них обиду.

— Да иде же такого взять-то?

Филипп сощурился, глядя в печь и потирая подбородок.

— Помнишь того холопа у монастыря?

— Того, еже дерзил, аршин проглотив?

— Да. Найдите его.

* * *

На берегу Ушайки с крепостными мужиками Ардоньева Истома тесал бревна под речной ряж. Работа тяжелая. Истома вспотел и чтобы не околеть вечером — бросил худой армяк на собранные для груза каменья. Мужики только поднялись на увал — дворовый холоп привез постные щи на протухшей квашеной капусте. Истома не спешил — взгляд его привлекла крупная широкоплечая фигура на другом берегу. Приглядевшись, он узнал разбойника, который рассек ему губу возле монастыря, после встречи с Филофеем. Разбойник кивнул ему и скрылся в прибрежном подлеске.

Истома шмыгнул носом, затем оглянулся на увал и увидев, что внизу никого нет, пересек по льду Ушайку. Зайдя в подлесок, он тут же обнаружил на небольшой толоке Завадского в компании Савки и Данилы.

— Ты все еще хочешь получить ответ на свой вопрос? — спросил у него Завадский.

Истома подошел вплотную к Филиппу, заглянул ему в глаза, будто хотел убедиться в чем-то.

— Хочу!

— Сначала ты должен кое-что сделать.

Истома по обыкновению просканировал всех своим проницательным взглядом, и снова уставился в глаза Завадскому.

— Еже я должен делать?

Филипп улыбнулся.

* * *

На дворе откупного кабака у разъезда было шумно и зловонно. У сломанных ворот во мраке дрались наощупь двое, да лежал в сугробе третий, выдавая вперемешку с хриплым кашлем нечленораздельные звуки. В кабацкой избе в полутьме и смраде сидел за столами и бочками нетрезвый люд. Под ногами — лужи, блевотина, обглоданные кости. В углу под лучиной саженолицые колотили в зернь, из темных углов выли, ругались, визжали, стучали сапогами, требуя обменять их на вино, а кто уже без сапог — просил хлебного в долг.