Спаситель и сын. Сезон 6

Спаситель тяжело дышал, согнувшись пополам, как бегун, закончивший марафон. Правильно он поступил? Или неправильно? Но он сделал свой выбор и не сказал правду Мюриэль Робертсон. Она была уязвима, ей ничего не стоило снова погрузиться в депрессию. Но у него внутри тоже раздавался голос, голос маленького мальчика, каким он был когда-то, и он кричал: «Это несправедливо!» Да, несправедливо. Он получил по полной, защищая двух человек друг от друга. И Мюриэль Робертсон, вполне возможно, обольет его грязью на сайте, где отмечают рейтинг психологов, о котором она же ему и сообщила. Она напишет под его фамилией: «Он позорит свою профессию».

Вечером того же дня Спаситель заглянул в интернет, хотел выяснить побочные эффекты рисперидона, прописанного мадемуазель Альбер, и почувствовал вдруг: хватит!.. Он устал. Бесконечно. После длинной рабочей недели…

Луиза подняла глаза от газеты и взглянула на Спасителя, входящего в спальню.

– Ох уж эти журналисты! Пишут черт знает что! – воскликнула она, забывая, что сама принадлежит к цеху журналистов. – Вчера несчастного младенца убила мать ботоксом. Сегодня его убил отец цианидом. Вот увидишь, в понедельник его убьет старший брат ипритом. Можно подумать, они играют в клуэдо[42].

Спаситель постарался улыбнуться, а потом повалился, не раздеваясь, на кровать.

– Что с тобой? – встревожилась Луиза.

– Ничего. Разбуди меня в понедельник утром.

* * *

Матье Козловский проснулся утром в субботу счастливым. Он видел во сне папу, а этого с ним еще не случалось никогда. Его отец медленно угасал в больнице, и память об этих мучительных днях оставалась такой острой, что Матье не мог смотреть старые фотографии и слушать певцов, которых любил отец, – Бреля, Монтана, Мулуджи. Но с тех пор, как Матье узнал, что и он тоже скоро будет отцом, ему вновь захотелось листать альбомы с фотографиями, слушать пластинки, восстановить в памяти прошлое. Николя – так звали его отца – занимал в детстве Матье совершенно особое место. Мама часто лежала в больнице – чем она болела, он не знал, – и даже когда бывала дома, то чаще всего не поднималась с кровати. Всем занимался отец и умел делать все: гладил белье, взбивал шоколадный мусс, чинил водопровод и мотоцикл, работал на огороде, помогал с задачами по геометрии. Когда маленький Матье говорил приятелям «мой папа», то этим было сказано все.

Запел телефон, вызвав Матье из воспоминаний. Звонила Фредерика. «Ты свободен в воскресенье во второй половине дня? Мы могли бы пообедать в “Шанселлери”». Козловский покосился на дверь, она была закрыта. Донован принимал душ, но мог войти в любую минуту. Он торопливо ответил: «Договорились. До завтра». Но что сказать пареньку-шоферу из фирмы «Убер», который в это воскресенье не работает? Матье вышел на кухню и увидел, что Донован сидит и завтракает.

– Забыл тебе сказать, – начал он, – я завтра обедаю с директором нашего лицея и его женой. Совсем вылетело из головы…

Он прибавил уйму лишних, не идущих к делу подробностей, упомянув и трогательную собачку директора, и старомодные наряды его жены, и все время смотрел на хмурое лицо своего друга. Козловский не умел врать, и это было ясно с первого взгляда. Однако Донован продолжал намазывать маслом кусок поджаренного хлеба, не выражая никаких эмоций. Матье счел, что удачно вышел из положения, и пошел обратно в спальню, чтобы примерить перед зеркалом новую рубашку в стиле Мао и посмотреть, подойдет ли к ней шляпа.

– А это что?!

Матье вздрогнул. У Донована была отвратительная привычка неожиданно врываться к нему в комнату.

– Что это такое, а?! – Донован протянул ему листок бумаги.

Матье узнал список детских имен.

– Ты шаришь по моим карманам? – осведомился Козловский, преувеличивая изумление, потому что давно понял, что так оно и есть.

– Валялся возле гардероба.

У Козловского сразу возникло несколько вариантов ответа: он мог обвинить Донована во лжи, мог сказать, что его крестница ждет ребенка и он подбирал имена или что это имена персонажей его будущего романа. Почему-то ему понравился третий вариант.

– Романа? – злобно переспросил Донован с откровенным недоверием. – Ты, что ли, пишешь роман?

– Да, и что?

Козловский, хоть и кипел от возмущения, внезапно внутренне подобрался. Инстинкт самосохранения подсказал, что поблизости притаилась опасность. Донован смял записку в комок и швырнул его в лицо отражения Козловского в зеркале.

– Не иначе, будет бестселлер! – с издевательской, наглой ухмылкой бросил он. И ушел на работу, хлопнув дверью.

Матье только несколько минут спустя понял, что стоит застыв, не в силах пошевелиться.

– Дальше так продолжаться не может, – пробормотал он.