Спаситель и сын. Сезон 6

Рисперидон, прописанный психиатром, рассеял галлюцинации. И Сара Альбер, с насморком и бронхитом, осталась одна-одинешенька в комнате с зарешеченным окном, откуда сочился скудный свет.

– А вы помните, что говорил Демон Жильбер? – ласково спросил Спаситель. – Вы его слова помните?

– Да, он сказал… – Сара постаралась говорить грубым голосом, но была так слаба, что получилось скорее жалобно: – «Ты грязная, намыливай губку и три… у тебя грязная попа, мой попу и писюню…»

– Писюню, – повторил Спаситель. – Этот Жильбер относится к вам как к маленькому ребеночку.

– Имеет право, я и есть его ребенок.

– Вы ребенок Жильбера?

– Он призвал моего отца, – сказала Сара. – Нельзя звать мертвых. Все из-за меня, я виновата, я позволила умереть призракам, они все утонули в воде, призраки замка. И я умру по кусочкам.

Слова Сары не имели смысла, или этот смысл был слишком глубоко запрятан. Смысл был таким мучительным, что Спаситель, пытаясь уловить его в словах Сары, тоже невольно мучился. Была какая-то связь между Демоном Жильбером и отцом Сары, точно так же, как была связь между ее матерью и Снежной Королевой. Через четверть часа он вышел из палаты Сары, чувствуя себя выжатым как лимон, но, увидев в холле доктора Агопяна, напустил на себя бодрый вид и сказал:

– Мадемуазель Альбер необходимо продолжить психотерапию наряду с лекарствами.

– От разговоров вреда не будет, – отозвался Агопян таким тоном, словно хотел сказать: не будь он так занят, он и сам бы охотно поговорил. – Так вас выписали, Людмил?

Он обращался к красивому улыбающемуся подростку, стоявшему в холле с рюкзаком за спиной.

– Да, за мной приехал отец.

– Вот и хорошо.

Врач и подросток пожали друг другу руки, и Людмил ушел. Видя, что Спаситель проводил его взглядом, Агопян снизошел до рассказа. Людмил попадал к ним в отделение несколько раз на протяжении года. Они подбирали ему лекарства: сначала давали те, что избавляют от галлюцинаций, но возникли побочные эффекты: ослабление воли, прибавление веса; стали стимулировать активность – возобновился бред; потом от перегрузки лекарствами стала страдать печень, ну и так далее. Теперь состояние Людмила стабилизировалось. Спаситель видел собственными глазами, что выздоровевший подросток снова вернулся в обычную жизнь с родителями, друзьями, учебой после того, как доктор Агопян с коллегами боролись за него целый год. Можно было бы на радостях пить шампанское, устроить фейерверк или рыдать, но доктору Агопяну хватило рукопожатия.

– Я сообщу вам, когда мадемуазель Альбер сможет выписаться, – сказал он. – Спасибо, что приехали, месье Сент-Ив.

– Можете называть меня по имени, – горячо откликнулся Спаситель.

– Конечно, – сказал доктор Агопян, не видя в этом никакой необходимости.

Выездная консультация стала самой интересной за весь рабочий день Спасителя. Даже сеанс с Эллиотом показался ему рутиной. Впрочем, Эллиот ушел от психолога недовольный. Он во всех подробностях описал Спасителю сон, который видел накануне: орангутан с широченной грудью и мощными половыми органами рассказывал ему, что в прошлой жизни был баронессой Авророй Дюдеван, и бедный Спаситель целых полчаса искал объяснения, почему баронесса Дюдеван, более известная под псевдонимом Жорж Санд, возродилась в виде огромной обезьяны. Было ли это метафорой преображения Эллы в принца Эллиота? А Эллиот все это время мучился тревогой и уговаривал себя: «Скажи же ему, скажи! Скажи, что у Кими есть револьвер, что у него появилось оружие, что тебе страшно за него!»

Кими показал ему заряженный револьвер и сказал:

– В следующий раз, если на меня нападут, я буду защищаться.

С этих пор Кими снова стал появляться в центре города, и в кармане у него был револьвер. Откуда он достал его? Каким образом? Эллиот решил, что через кого-то из дилеров, в прошлом знакомых Кими, потому что Кьем Фам одно время искал успокоения в сомнительном коктейле из кокаина и рисовой водки. Но что самое тревожное и чего Эллиот не знал: револьвер Жово притягивал к себе Кими. Он приставлял его к виску, ко лбу, брал дуло в рот. «Что тогда сказал сумасшедший старик? Револьвер – памятный подарок? Значит, из него уже стреляли?» Укладывая револьвер под подушку, Кими гладил его кончиками пальцев. Заигрывал со смертью.

* * *

– Хочу вас спросить… о маме с папой… – Амбра сидела с прямой, как гладильная доска, спиной, но слегка наклонившись к Спасителю, в очень неудобной, напряженной позе. – Сейчас я их просто не выношу. Но по вечерам в кровати, как подумаю, что из-за горя, которое я им причиняю, они могут умереть, начинаю плакать.

– Родители гораздо выносливее, чем кажется детям, – успокоил ее Спаситель. – А о чем ты хотела спросить?

– Я люблю их или ненавижу?

– Можно любить розу за аромат и ненавидеть за шипы.

– И то и другое?

– Угу.

– Одновременно?

– Это называется амбивалентностью. Можно испытывать одновременно противоречивые чувства: любовь и ненависть, грусть и радость.

– Я что же… амбивалентна?