Ей очень хотелось рассказать, что вчера произошло, но никак не удавалось. Она снова отклонилась в сторону и сообщила Спасителю, что Максим занимается с графопедагогом.
– С графопедагогом, – повторил Спаситель.
– Да, это как логопед, но только для письма. Совсем новая специальность. И его графопедагог дала ему всякие упражнения с раскрасками, рисованием и прочее. Ну и вот.
Она оставила на столе шариковую ручку с колпачком. Максим взял ее не очень-то ловко и стал рисовать на листке всякие каракули.
– Отец посмотрел на них и сказал: «Он никогда не научится писать. И все из-за тебя, из-за твоей мании к гаджетам». Тут Максим подхватил колпачок, а вы знаете, они такие острые, твердые, и… – Она изобразила жестом, как кладет себе что-то в рот. – Я закричала: «Плюнь! Плюнь сейчас же!» Не знаю, как у него получилось, ведь колпачок довольно большой, но он попал в горло. Я попробовала открыть ему рот силой, но не смогла разжать зубы. Я видела, что ему трудно дышать, глотать, он побелел, а его отец кричит: «Это ты во всем виновата! Ты ни за чем не следишь!» я набрала скорую, мне посоветовали похлопать сына по спине или прижать к себе его спинку и нажать на желудок. Но Максим весь обмяк, он потерял сознание, я думала, что уже конец… а этот все кричал, что я во всем виновата… Ну и вот. Приехала скорая, и Максима увезли в больницу. Они его спасли… «Еще немного, и…» – сказал мне хирург. Он извлек колпачок при помощи эндоскопа.
– Так, так, так, – закивал Спаситель, он знал о таких операциях, их проводят, вводя под анестезией микрокамеру.
Но хирург сказал, что он не мог проглотить колпачок просто так, он должен был помочь себе языком. Значит, он хотел причинить себе боль. Спаситель сразу вспомнил Марго, которая сначала резала себе руки, а потом вскрыла вены.
– Вы прошли через тяжелейшее испытание, – проговорил Спаситель, чувствуя, что у него в запасе не так много успокоительных формул.
– Да, но вы не знаете самого худшего.
Самым худшим были слова месье Карре, сказанные им, когда жена ждала, что будет: выживет их сын или нет.
– Он сказал – да, да, это его точные слова: «Все равно он никогда не будет нормальным. Для него и для нас будет лучше, если он умрет». Именно так: «лучше для него и для нас».
Мадам Карре снова надолго замолчала. Спаситель тоже молчал.
Потом она выговорила тем же глухим, едва слышным голосом:
– Он чудовище.
Спаситель вспомнил небольшое генеалогическое дерево, которое нарисовал у себя в тетради, где месье Карре, здоровый и невредимый, царил среди травмированных близких: его первая жена страдала депрессией, теперешняя – принимает транквилизаторы, старшая дочь, Марго, пыталась покончить с собой, младшая – гиперактивная, сын Максим аутист.
– Я подам на развод, – сказала мадам Карре, ее взгляд блуждал далеко за горизонтом, где она и ее сын будут в безопасности.
Иногда Спаситель размышлял о Ное. Он тоже, как Ной, не мог поместить в свой ковчег всех, кого бы хотел спасти. Например, детей Карре. Но вот малыша Грегуара он приютит. Оставалось выяснить, что думает об этом мадам Ной. «Когда лучше всего с ней об этом поговорить?» – раздумывал психолог. И решил, что самым подходящим временем будет суббота, вторая половина дня: доброжелательная семейная обстановка, запах блинчиков… Так что еще три дня он мог жить совершенно спокойно. А вот другой пренеприятнейший разговор откладывать было решительно некуда, потому что мадам Робертсон позвонила и подтвердила, что приедет в пятницу. Она требовала встречи с Жово. А Жово? Что с ним станет, когда она возложит на него все несчастья своей семьи?..
– Жово, можно тебя на пару минут?
Они поужинали, и старый легионер собрался выйти на улицу покурить.
– Так точно, господин полковник!
Спаситель скорее нервно хмыкнул, чем весело усмехнулся, а Жово скорее отрапортовал вполне серьезно, чем пошутил. Он не всегда теперь точно знал, где находится: в доме номер 12 на улице Мюрлен или на бивуаке в Алжире.
Спаситель дошел вместе с Жово до каменной скамьи без спинки в глубине сада, где тот обычно курил, и Жово закурил последнюю вечернюю сигарету, с удовольствием выпуская дым.
– Ты помнишь, как грабил ювелирный магазин?
– А то как же, парень, – отозвался Жово, словно не было ничего естественней, как услышать с ходу в девять часов вечера такой вопрос.
– Так представь себе, что дочка ювелира приходила ко мне на днях и…
– Вот бедняга, – прервал его Жово, – зачем ее привязывать? Сказать: «Сиди тихо», и сидела бы как миленькая.
В голове Жово дочке ювелира по-прежнему было лет шесть-семь. Не просто будет его самого перевести в настоящее время.
– То, что случилось, травмировало ее, – снова заговорил Спаситель. – Ей сорок пять, она замужем, ее зовут Мюриэль Робертсон.
– Я был против того, чтобы их привязывать, – продолжал свое Жово, словно не слыхал слов Спасителя. – Но ювелир настаивал.
– Ювелир? – переспросил Спаситель в недоумении.
– Он хотел быть уверенным, что малышня пальцем не шевельнет.
– Что ты несешь? – рассердился Спаситель. – При чем тут ювелир? Можно подумать, что он был в курсе!