Придется, значит, сесть. И он сейчас же к ней прижмется, поднимет свитер, расстегнет лифчик. У нее заранее пересохло во рту, и кровь забухала в ушах. Хочется ей или не хочется? Чтобы его руки прикасались к ней, ласкали грудь. При одной мысли об этом у нее затвердели соски. Хочет она? Или не хочет? В голове поплыли фразы: «Играют гормоны… В моем возрасте естественно… Все так делают… расскажу потом Сельме… Хорошо бы Жово сделал на ужин свои “гамбурже”…» Алиса села на диван и спросила:
– А ты видел настоящий автомат?
– Что? – спросил несчастный Полен с обалделым видом.
– Да нет, ничего, – ответила Алиса.
Однажды она подержала в руках автомат Жово. И вот сейчас, когда она сидела на диване, ей приспичило его вспомнить. Она мысленно за него уцепилась, в то время как Полен вновь принялся за свои не слишком умелые попытки. Но с автоматом Жово было связано что-то еще. Кто-то еще… Алиса про себя повторяла: «Жово, автомат Жово…» И вдруг почувствовала что-то немыслимое, просто непредставимое. Язык. Язык, который старался раздвинуть ей губы, проникнуть сквозь сжатые зубы в рот. Полен навалился на нее всей тяжестью и старался уложить на диван. Алиса оттолкнула его обеими руками и выскользнула сбоку.
– Ты больной?! На голову?! – заорала она.
Она вытерла губы. Фу! Чужие слюни во рту!
– Но это же «френч кисс», – пробурчал Полен. – Я так целовался… Это же ничего…
– Это гадость!
Со слезами на глазах Алиса стала судорожно искать свою куртку и рюкзак. Оделась и бегом выбежала на улицу. Она мчалась на улицу Мюрлен, повторяя: «Жово! Жово!», а сердце и кровь стучали: «Габен! Габен!»
«Сочинение с Поленом»… Луиза покачала головой. Дети держат нас за дураков. Она, конечно, сделала вид, что поверила. Если Алиса «все знает о контрацепции», то стоит ли волноваться? Но в том-то и дело, что Луиза волновалась. Всегда. Днем и ночью. То из-за Алисы, то из-за Поля. Забирая грязное белье у младшего, она наткнулась на бутылку водки «Смирнофф», которая и спрятана, считай, не была – завернута кое-как в пижамную куртку.
– Ты можешь мне сказать, что она делает в твоем белье?
Объяснения Поля были противоречивы. Бутылка не его, он ее купил для друзей, нет, взял у отца в воскресенье, потому что им еще не продают спиртное, да, но вообще-то нет, это один парень из класса купил, чтобы отпраздновать день рождения, но ему нельзя было ее у себя хранить.
– И он попросил меня ее спрятать, – закончил Поль, красный, как будто уже хватанул стакан водки.
– А ты уже пил такие крепкие напитки, Поль?
Луиза выглядела настолько взволнованной, что Поль вновь почувствовал себя рыцарем из своего детства, который служит маме. Маму нужно было обязательно успокоить.
– Не-е-ет, я же не пью, – ответил он, нажимая на «нет». – Мне и вино не нравится.
Последнее было правдой, но не мешало при возможности выпить стаканчик виски.
– У тебя какие-то проблемы? – продолжала настаивать Луиза. – Ты же мне скажешь, если у тебя что-то не так?
– Коне-е-ечно…
Короче, Луиза постоянно тревожилась за Поля и Алису. Ей хотелось поговорить о своих тревогах со Спасителем, но она опасалась двух вещей. Он мог сказать: «Это нормально, они же подростки» – и мог сказать: «Это опасно, они же подростки». Если бы и у Лазаря появились хоть какие-то проблемы… Но он хорошо учился, был послушным, стал вегетарианцем.
Во вторник вечером Луиза, смывая в ванной макияж, решила, что непременно поговорит со Спасителем о Поле и спрятанной бутылке, а Алису и ее сочинения с Поленом оставит на потом. Спаситель к этому времени лежал в кровати с книгой «Простимся с жалобами». Рабочий день показался ему пустоватым без Бландины, которая отсрочила конец света на более отдаленный срок, и без Шарли, которая отныне ходила на работу и модерировала
– Меня беспокоит Лазарь.
Она собиралась сказать ровно то же самое, только вместо Лазаря был бы Поль.
– Беспокоит? – переспросила она.
– Слово дурацкое, – скривился Спаситель. – Я бы с удовольствием написал книгу «Простимся с тревогами». – Он замолк, подбирая слова поточнее. – Понимаешь, я не мог не думать, что… То, что произошло с ним в младенчестве, так или иначе откликнется в подростковом возрасте. Его мать покончила с собой и его хотела забрать на тот свет.
– Кто выбрал имя Лазарь? – спросила Луиза.
– Я думаю… Нет, уверен, что Изабель.
– Я не Зигмунд Фрейд, – сказала Луиза, – но, когда называешь своего ребенка Лазарем, хочешь, чтобы он восстал из мертвых.
– Н-ну-у… да… – согласился Спаситель, но тема была слишком болезненной, чтобы он мог развить эту мысль.
– У тебя появился повод для особой тревоги за Лазаря?
– Он хочет стать психологом.
Луиза засмеялась:
– Тебя это удивляет?
– Нет. Это «синдром* спасателя». Человек предпочитает спасать других, вместо того чтобы разобраться с собственными трудностями.
– Ты поступаешь так же?