Еще в самом начале Танкред по общему каналу приказал не стрелять по ним. Однако схватки с воинами стали такими ожесточенными, что солдаты больше не делали различий и истребляли любого, у кого не было креста на груди. В горячке боя Танкред сам несколько раз чуть было не уложил тех, кто казался «женщинами» или «детьми». Пока что ему удавалось этого избегать, и все же трупы несчастных, совершенно не способных защитить себя, уже усеяли улицы. Нормандец наконец понял, что воины в этом секторе так неукротимы именно потому, что защищают своих гражданских. Летающие атамиды даже пытались иногда унести некоторых по воздуху. Однако тогда они становились слишком легкой мишенью, и впавшие в боевой раж солдаты сразу сбивали их. Ситуация совершенно вышла из-под контроля. Хуже того, атамиды беспрерывно получали подкрепление, и Танкред опасался, как бы его люди вскоре не оказались смяты, как неделей раньше – АМ-25-В Клоринды.
В растерянности он запросил у командования разрешения изменить приказ, подчеркнув, что выбранная стратегия не подходит для данной зоны. Следовало отойти и подождать, пока отбудут гражданские, а потом вернуться в большем составе. Разумеется, он получил официальный категорический отказ: сектор J должен быть зачищен от всякого присутствия атамидов, будь то гражданские или нет, любой ценой, в том числе и ценой человеческих жизней!
Этот тупой ответ окончательно вывел Танкреда из себя.
Маркиз де Вильнёв-Касень не только плевать хотел на риски, которым он подвергает войска, лишь бы фронт продвигался в нужном направлении, но теперь, в полном противоречии с военным кодексом чести, он требовал от подчиненных умышленного убийства гражданских лиц. У Танкреда возникло полное впечатление, что он отрекается от всего, во что всегда верил, а также от всего, чему его учили относительно стратегий минимизации потерь, которым необходимо следовать, если хочешь остаться в живых на поле боя.
В этот момент в тридцати метрах от него десятки гражданских атамидов с воплями выскочили из загоревшегося дома; некоторые уже превратились в живые факелы, другие выпрыгивали с верхних этажей и разбивались о землю. Опьяненные убийствами, окружившие здание человеческие солдаты без раздумий приканчивали их разрядами Т-фарад, накидываясь на свои жертвы с таким ожесточением, что превращали некоторых в кровавое месиво. Танкреду пришлось сделать над собой усилие, чтобы вспомнить, что он сражается на одной стороне с этими солдатами, что они крестоносцы,
И в этот момент Танкред понял.
Эта война, на которую он пошел добровольно, была не религиозной, не даже обычной захватнической или колонизационной, а самой настоящей
Он уже довольно давно прекратил сражаться, а просто в полной оторопи и прострации шел по улицам. Как же он был наивен! И как виноват! Он стал пособником геноцида, из него сделали монстра-истребителя, достойного самых мрачных страниц человеческой Истории. При этой мысли его охватил гнев, который с силой урагана смел последние иллюзии, как ветер зимой срывает последние листья, еще цепляющиеся за ветки.
С дрожащими от ярости руками, но движимый новой решимостью, он вернулся в начало улицы к своему меха-першу и вскочил в седло. Быстро просмотрев высвеченный ИЛС-системой на внутренней поверхности забрала список, он выбрал нужную частоту и по закрытому каналу вызвал Энгельберта.
– Наводчик! – Он почти кричал. – Доложить обстановку!
Хотя голос Энгельберта доносился сквозь треск и помехи, ответ был ясен:
– Уничтожаем максимум атамидов, лейтенант, но они постоянно прибывают из соседних кварталов. У нас уже двести двадцать четыре убитых и восемьдесят три раненых! Это плохо кончится!
Танкред уже принял решение, и рапорт наводчика его только укрепил. Он вышел на общий канал и рявкнул самым властным тоном: