Спасти будущее!

Как оказалось, Того рискнул разделить силы и отправил перехватывать русскую эскадру тремя броненосными крейсерами и четырьмя бронепалубными под командованием адмирала Катаока. Однако те искали русские рейдеры недолго, так как Первая Тихоокеанская эскадра тоже прошлась вдоль берегов Кореи. Причем бронепалубные крейсера дошли до Корейского пролива, утопив пару неудачливых транспортов с войсками и сопровождавшую их старую канонерскую лодку «Атаго».

Боя между главными силами не произошло только случайно — эскадры проскочили в нескольких десятках миль друг от друга. Но японцы конвоировали пароходы с армией генерала Оку. Поэтому они и не занимались специально поиском русских сил, которые благополучно возвратились в Порт-Артур. Но даже отвлеченный на столь срочные дела Того не забыл отправить разведку к русским портам на Ляодуне. Так что, возвращаясь в Порт-Артур, русские встретили рядом с гаванью парочку легких и скоростных японских крейсеров — «Касаги» и «Читосе». Которые, покрутившись вокруг эскадры, кинулись бежать, лишь только в их сторону двинулись, набирая скорость, русские бронепалубные крейсера. Кто сказал, что они словно бродячие собаки, в которых бросили камень, так и осталось неизвестным. Но прозвище прижилось и теперь легкие японские крейсера-разведчики иначе, чем «собаки» или, пренебрежительно, «собачки» на эскадре и не называли.

Российская Империя, Санкт-Петербург, июль 1902 г.

Все смешалось в здании на Дворцовой набережной, двадцать шесть. Слуги, вместо исполнения своих обязанностей, старались укрыться у себя в комнатах. А если и вынужденно по неотложным делам выходили на «барскую половину», то передвигались перебежками, стараясь превратиться в тень и не попадаться на глаза хозяйке. Владимирский дворец напоминал, по словам одного из побывавших там офицеров, «Севастополь в Крымскую, под обстрелом англо-французов». Прав был знаменитый писатель, заявивший, что каждая несчастная семья несчастлива по-своему. Он только забыл добавить, что и переносят свои несчастья тоже абсолютно по-разному.

В данном случае великая княгиня Мария Павловна, переживая тяжелое ранение своего любимого и балованного сына Кирилла, впадала временами в настоящую истерику и даже могла бросить в слугу, чем-то не угодившего или оказавшегося в не то время и не в том месте, любым тяжелым предметом. Что и делала уже несколько раз.

Конечно, внешне все было абсолютно прилично, гостей, заглядывавших во дворец с выражениями сочувствия, «тетя Михень» встречала пристойно и спокойно. Разве что позволяла отпустить не слишком остроумную, но очень ядовитую реплику о «царе, готовым ради утоления обиды за удар саблей по голове» пролить кровь тысяч ни в чем не виноватых своих подданных и несчастных японцев. Или заявить, что удар японского городового очень нехорошо отразился на умственных способностях нашего Государя. Зато потом, после ухода очередной делегации от гвардейского полка или светского знакомого, отрывалась на слугах. Которые, надо признать, не молчали и слухи о таком ее поведении понемногу распространялись по столице. Граф Стенбок-Фермор, светский тонняга и остроумный собеседник, заметил во время одного из приемов по этому поводу, что больше всего в этом случае повезло великому князю Владимиру. И что тот, по прибытии в Ташкент, должен поставить пудовую свечу за здоровье Его Императорского Величества, столь своевременно направившего его в Туркестан. Bons mots[10] графа моментально разлетелись по гостиным столицы, а оттуда — и в другие места, оказавшись, в конце концов, напечатанном даже в одном из желтых газетных листков, расплодившихся в Империи после снижения требований к цензуре, словно ряска на воде застойного пруда.

Удивительно, но в квартире на Тверской, которую так любил посещать господин Извеков, спокойствия тоже не наблюдалось. В гостиной, в которой обычно царила атмосфера непринужденной светской беседы, сегодня было довольно шумно. Причем больше всех возмущался именно Сергей Маркович. Присяжный поверенный вел себя, надо признать, столь непохоже на себя, что некоторые гости от удивления не могли вымолвить ни слова.

— Варварство и тирания! — громил громким голосом, словно своего оппонента в суде, Сергей Маркович оторопевшего от такого напора собеседника. — Спровоцировать несчастных японцев на стрельбу, а потом их же в этом обвинить и объявить войну — это византийство, варварство и нецивилизованность!

— Извините, Сергей Маркович, — робко возражал ему хозяин квартиры, подавленный бешеным напором его речи, — но «Новое время» пишет…