Спасти или уничтожить

Встретили их на обочине дороги, обходящей огромное поле неубранной пшеницы. Трое — мужчина, женщина и девочка лет четырех с небольшим. На ходу, не останавливаясь, поглотили их своей непрерывно двигающейся массой, увлекли за собой, по дороге стараясь хоть немного подкормить, да и вообще помочь чем возможно.

Историю выслушали обычную для тех времен: москвичи, отправились в гости к другу, который учительствовал где-то возле Бреста. Должны были приехать в воскресенье ближе к вечеру, да повезло: о начале войны узнали километрах в шестидесяти. Там и застряли — ни туда, ни обратно. Были под бомбежкой, мужчина пострадал, хотя вроде и не ранен. «Конфузия называется», — подсказал все тот же Рыгор. «Контузия», хотел поправить Миронов, но промолчал — показалось неуместным.

Говорила женщина, мужчина иногда вставлял фразы, чаще — только слова, и смотрел по сторонам с затаенной просьбой: не обращайте внимания, это все нервы. И люди, изможденные неизвестностью и ожиданием, понимали, слушали, кивая головами. Впечатление усиливало ее московское «аканье», происхождение которого в белорусской провинции почему-то вызывало сочувствие и доверие.

Миронов стоял неподалеку, стараясь не оказаться в центре внимания в такой неподходящий момент, слушал и думал, как много людей сейчас, летом, оказалось совсем, как эта семья, вдалеке от родного дома и неизвестно надолго ли.

Остановились ненадолго, разбежались в разные стороны — бабы налево, мужики направо.

Миронов стоял и как-то рассеянно думал о будущем. Думал и никак не мог себе его представить. Наверное, потому что не знал, куда же они идут и придут ли туда?

— Что-то тут не так, — раздалось вдруг тихо почти над самым его ухом.

Он повернул голову: рядом стоял Герасим Зарембо, сельский конюх, который говорил мало и редко.

— Что «не так»? — спросил Миронов.

Однако Зарембо уже входил в центр событий, стараясь никому не мешать, присел рядом с девочкой, протянул ей кусочек сахара.

Видимо, у конюха всегда сахар с собой, мысленно усмехнулся Миронов.

А Зарембо положил ладонь на голову девочке, неожиданно нежно погладил ее, посадил себе на колено и тем же тихим голосом спросил:

— А это кто?

— Це мамо, а це тэту, — на самом обыкновенном местном говоре ответила девочка, которая, если верить «родителям», всю свою жизнь провела в центре Москвы.

Потом только выяснилось, что ей обещали конфету и куклу с закрывающимися глазами, если она пойдет с добрыми «дядей и тетей».

Тех даже и допрашивать не стали. Еле-еле утихомирили разбушевавшихся агентов, которые кричали, что во всем надо разобраться, требовали доставить их в Минск. Отряд неожиданно и молниеносно разделился на три части. Одни требовали «не спешить и разобраться во всем», другие требовали «немедля арестовать», а третьи, которых было больше других, стояли, молча, поводя глазами то в одну, то в другую сторону.

Спор прекратил Герасим Зарембо. Он и двое пареньков подошли к продолжавшим бушевать мужчине и женщине, взяли их под руки. Молча. Мужчина упал, забился на земле, колотя ногами во все стороны. Женщина молчала. Потом, когда мужчину подняли с земли и понесли в лесок, пошла за ним. Сперва шагала медленно, потом ускорила шаг, обогнала всех.

Через несколько минут раздались выстрелы.

Было и страшно, и противно. Долго все шли молча, стараясь не глядеть друг на друга.

Ближе к ночи вошли в большой лес.

Миронов такого не видал никогда. Деревьев обычных, которых было много в каждом лесу, тут почти и не было. Все больше какие-то прежде невиданные, грузные, вроде искореженные, оседающие под тяжестью веток и листвы.

Только сейчас Миронов осознал, что животные встречаются тут чаще, чем в лесах, где ему приходилось бывать прежде, и ведут они себя спокойно, не убегая, увидев людей. Странные животные, странный лес, подумал Миронов, и, увидев приближающегося деда Рыгора, спросил:

— Это куда ты нас привел, в какое царство?

Тот довольно ухмыльнулся:

— Нравится? Тута прежде, понимаешь, все императоры да цари охотились. Место заповедное. В прежние-то времена даже одному-единственному сюда войти вряд получилось бы, а сегодня, вишь ты, таким табором вошли, и все ничего. Война, — развел он руками. — А место это называется Беловежская Пуща. Место тихое.

Разговаривая с Мироновым, дед присел, и Миронов расположился рядом. Дед Рыгор сноровисто скрутил «козью ножку», закурил, продолжил:

— Я так кумекаю, что след наш вряд ли кто заметит. Уж больно много тут и машин прошло, и танков, да и людей много прошло, так что следом больше, следом меньше — никто и не подумает нас искать.

— Это ты говоришь, чтобы я меньше боялся? — невесело усмехнулся Миронов.

— Боится, парень, любой человек, если он нормальный и на голову не больной, — спокойно пояснил дед. — Тут о другом дело. Тут проще схорониться так, чтобы никто не нашел, отсидеться, пока там все…

И замолчал.

— Пока не кончится? — спросил Миронов.

— Ну… да…

Отвечал дед Рыгор неохотно, и видно было, что он тоже не очень понимает, что будет дальше.

Да, он этого и не скрывал: