Спасти Каппеля! Под бело-зеленым знаменем

— Прав! Но главное, что мы у власти удержались…

— Тогда да! — перебил Мойзес. — А сейчас?! Они же знают ход войны! И будут воевать до конца. Или ты считаешь, что мы здесь удержим японцев? А если они отберут у нас Омск, ты представляешь, что начнется?!

— Мы получим крестьянские мятежи и казачьи восстания. Они здесь сплошь монархисты, в какой дом ни войдешь, везде портреты царствующего дома увидишь!

— Сил у них маловато, но наступление окрыляет. У нас сейчас сил еще меньше, но за Уралом есть несколько дивизий, сможем перебросить. Но время, время! Месяца два пройдет!

— Они это понимают, а потому, я думаю, идти для них дальше — безумие. Запрут Щегловские проходы, и мы начнем биться лбом в стенку, как баран в новые ворота. А они отсидятся, соберутся с силами и начнут по-новому.

— Нет, товарищ Бокий. Поддержка японцев будет, а потому они пойдут до Урала. Мы потеряем всю Сибирь! Много у нас золота и серебра? Не потому-то монетки из дряни чеканить стали, — Мойзес швырнул кругляшок на стол, тот жалобно звякнул и покатился. А чекист задумался.

— А ведь этот гад без согласия Фомина такой номер бы не выкинул. — Неожиданно Бокию пронзил горящий мыслью взгляд. — Генерал патриот, державник, как бы им самим под японцев не лечь. И коробочка не зря приложена. А ведь это же…

— Предложение нам, — выдохнул Бокий, осененный догадкой. — Мы же признали всякую там Литву, Финляндию и Эстонию, ведь за ними Антанта стоит. Признаем и Сибирь, если тут японцы оружием начали лязгать.

— А он нам и намекает — будете долго воевать, останетесь без Сибири, отсюда же ведь все российское золото и серебро, и до двадцать третьего года мучиться будете. Все ж равно с капиталистами торговать станете, сдохнете ведь, на кровь посмотрите.

— Похоже, ты прав, — задумчиво вздохнул Бокий. — Но как мы убедимся, что докопались до истины…

На станции загремело, стекла задрожали, а одно разлетелось. В комнату хлынули клубы морозного белого воздуха. Дверь чуть ли не слетела с петель, в комнату ворвались дежурившие чекисты.

— Егеря прорвались почти к станции, товарищ Мойзес. С батальон, не меньше. С ними идут японцы, примерно две роты. Бешено атакуют, с гаубиц начали бить. Снаряды чуть ли не в три пуда рвутся.

— А вот тебе и ответ, Глеб. Или ты думаешь, что все случайно? Нет, это он намекает — если не договоримся по-хорошему, то я под японцев лягу, зато они вас пинками вышибут!

— Надо срочно телеграфировать Янеку, он должен быть в курсе…

— И это передать куда надо, — Мойзес проворно сгреб со стола монеты и орден, уложив все в коробочку. — А отправлять придется с Новониколаевска, и то, я думаю, мы там надолго не задержимся.

— Не про то говоришь, товарищ Мойзес. Нам сейчас отсюда рвать когти нужно, а то твой знакомый бешеный пес в клочья порвет. Поехали, Лев, нас давно сани ждут!

Красноярск

Бутылка коньяка была давно выпита, а новой так и не появилось. Денщики быстро прибрали посуду, и теперь «императорский квартет» чаевничал у горячего самовара. Стол был накрыт фарфоровыми чашками, стеклянными вазочками и расписными блюдцами — Ермаков только покачал головой, узрев на столе знакомое варенье из разных ягод. Наверняка Алевтина Михалева постаралась, снабдила свою подружку разными домашними вкусностями. То-то у Ивана рубашка малиной была заляпана.

Константин почти отдыхал — все вопросы и проблемы были отрегулированы, необходимые решения приняты. Как он и рассчитывал, совместно работать с царем и двумя «пришельцами» оказалось сплошным удовольствием — мало того что они единомышленники, он никогда не думал, что может сдружиться с людьми за столь короткое время. Но вообще-то на войне так и бывает — пройдут иной раз сутки, а с человеком спаяешься на десятилетия…

— Костик, ты мне обещал ответить честно на вопрос!

— Обещал, значит, отвечу, Мики! — Ермаков поставил чашку с чаем на блюдце и потянулся за печеньем. Хорошая сдоба, домашняя, в дороге долго хранится. Да и сын любит кусочки таскать.

— Что должно было случиться с моей семьей, если я был бы убит в Мотовилихе?! — Вопрос прозвучал с лязгом затвора, и Константин содрогнулся. Он уже знал, что произошло в это время, но как ответить правду, после которой Михаил Александрович начнет корить себя всю жизнь.

— Ты дал мне слово! — Глаза царя жгли угольями, и Ермаков вздохнул, решив положиться на судьбу.

— После твоей смерти, Мики, жену отпустили в Англию, к сыну. Через десять лет Георгий Михайлович разбился в автокатастрофе, но он никогда не предъявлял своих прав на престол. Жениться он не успел. Ваша жена со временем истратила все, продала ваши ордена и замок в Англии, дожила до глубокой старости и умерла всеми забытая, в нищете. Ваши родственники полностью сторонились ее и сына.

На последних словах Михаил Александрович побледнел, и чуть дрожащими пальцами достал папиросу из коробки. Шмайсер торопливо зажег спичку, дал прикурить венценосному другу. На добрые пять минут воцарилось молчание, которое нарушил тихий голос Фомина:

— Почему большевики ее отпустили? Ведь никого из Романовых, кто попал к ним в лапы, в живых не оставили.