Спасти Кэрол

Кэрол видела птицу. И хотя ею управлял ужас, вызванный явлением Гнилла, сидящего так близко, одновременно она испытывала крайнее изумление оттого, что ее зрению доступно то, что происходит в обычном мире, хотя сама она пребывает в состоянии глубокой комы.

Гнилл дал ей свет. Свет, в котором она могла видеть. Видеть свой приближающийся конец.

– Вот так и выглядят реальные вещи, – сказал Гнилл, и его дыхание отдавало гнилью. – И так заканчивается все в этом мире.

И Кэрол поняла. Хотя птица и поднялась в небо, она никоим образом не была похожа на тех пышущих здоровьем кардиналов, которых она кормила в своем саду. Этот кардинал был словно сделан из красной бумаги, а его перья блестели, будто пропитанные жидкостью, способной неожиданно воспламениться.

Сидя рядом с Кэрол, Гнилл сипло дышал и держал ее за руку, а она старалась не смотреть на него и отводила глаза от зеркала, чтобы не видеть ни Гнилла, ни мертвую птицу, которая взлетела в небо, веря в то, что она жива.

Но теперь у Кэрол не было выбора – двигаться или нет. Дуайт позаботился о том, чтобы лишить ее этой возможности. И это было худшее из того, что сделал Дуайт, – хуже даже, чем желание убить ее.

Дуайт отяжелил ее платье и тело камнями, и теперь она не могла двигаться в Воющем городе. А ведь именно к этому она стремилась всю свою жизнь.

– Между относительным и абсолютным злом – существенная разница, – говорил ей как-то Джон Боуи, и голос его колыхался под воздействием паров алкоголя. – Относительное зло – это когда ты просто не обращаешь внимания на тех, кого любишь. Абсолютное – это когда ты знаешь, что им нужно, что они желают более всего на свете, но забираешь это у них.

Мокси

Мокси верил, что доберется в Хэрроуз к ночи. Если бы эта вера не жила в его сердце, он сошел бы с ума.

Он выполнит то, что наметил. Найдет могилу, приготовленную для Кэрол, и проведет ночь рядом с ней. А когда придут могильщики и попросят его уйти, он их там закопает вместо Кэрол. Он весь город закопает, если понадобится. Если только таким способом можно будет рассчитаться с калекой и теми, кто его нанял. Теми, кто решил помешать ему спасти Кэрол от погребения заживо.

Кэрол не умрет. По крайней мере, это произойдет не завтра.

Во всем виноват ее муж.

Кто же еще? Только мужья и жены могут быть так жестоки по отношению друг к другу.

Чувство вины заполонило все существо Мокси, стало его основой. Оно вытеснило кровь из его тела и текло теперь по жилам подобно маслу – густое и вязкое.

Этот человек не стал бы мужем Кэрол, если бы Мокси не сбежал.

Именно муж нанял калеку. И, конечно же, он прочитал посланные в Хэрроуз телеграммы.

Муж знал, что Мокси спешит на помощь Кэрол. Знал, что Мокси все известно о его планах.

И этот муж хотел, чтобы Кэрол умерла.

Но почему?

Из кустов появилась фигура человека, и Мокси, не медля, выхватил оружие. Незнакомец шел, спотыкаясь, и в памяти Мокси сразу же всплыло описание, которое Ринальдо дал калеке. Мокси уже готов был нажать на курок, но вовремя понял, что незнакомец просто в стельку пьян.

Вот так! Не пей слишком много – сохранишь жизнь.

– Эй, приятель!

Старушка, мерно покачивая боками, шла вперед. Мокси не отвечал незнакомцу.

– Эй, остановись на минутку, а?

Пьяницу бросило за ствол дуба, потом вновь вынесло на дорогу. Мокси и Старушка поравнялись с ним, и пьяница, зачем-то прикрыв глаза, ибо солнце давно село и на Большой дороге царила ночь, посмотрел всаднику в лицо.

Потом, когда он будет рассказывать об этой встрече своей жене, та нипочем ему не поверит. Скажет, что он просто надрался в стельку и все ему привиделось. И уйдет из кухни. Но, что бы там ни ворчала его жена, пьяница свято верил в то, с чем столкнулся на Большой дороге: когда он поднял глаза и взглянул в лицо едущего мимо всадника, то лица он не увидел; вместо лица на него смотрели сама Вина и воплощенная Ярость.

– Это правда! – будет орать пьяница дрожащим голосом, с трудом удерживая равновесие в качающейся кухне. – Правдивее самой правдивой правды. Глаза у него горели, а лицо высечено из камня. Он приставил пушку мне ко лбу и сказал то, чего я никогда не забуду. Он сказал, что ее никто не посмеет похоронить заживо. Что я должен был ему сказать? Черт побери! Я упал на колени прямо на дорогу. Пьян я был или нет, но то было лицо самой Вины. И Ярости, призванной, чтобы победить ее.

Александр Вульф

Опал сидел за столом, когда вошел доктор. Хорошо одетый, с гладко зачесанными назад седыми волосами. В правильных, ясно очерченных чертах его физиономии сквозила уверенность. Густые седые усы подчеркивали квадратную основательность подбородка, и Опал, еще до того, как этот человек представился, понял, с кем он имеет дело.

– Я доктор Александр Вульф, – сказал вошедший, и глаза его сверкнули. – А вы – шериф, верно?

– Верно, – кивнул Опал.

– Хотите поговорить? Позволите присесть? Я только что прибыл из Чарльза. Мой кучер нынче слегка приболел, и мне пришлось управлять экипажем самому.

Опал жестом указал доктору на кресло по другую сторону стола.