– Ты должна обо всем рассказать шерифу Опалу. Придется побороть страх, Фарра, и пойти к нему.
– Нет, я не пойду. И на похороны тоже не пойду. Ты меня понимаешь? Я больше и близко не подойду к этому человеку.
Клайд покачал головой, но в темноте Фарра этого не увидела.
– Я пойду к ней, когда все кончится. Одна. Выкажу ей свое уважение. Но к этому человеку не приближусь и на шаг.
Клайд услышал, как она выпила.
– Еще хочешь, Клайд? – спросила Фарра.
– Конечно! – ответил он и протянул стакан.
Часы на камине
А вдруг она очнется прямо сейчас? Войдет, покачиваясь, через переднюю дверь, держась руками за голову, жалуясь на разбитость во всем теле и на страшную усталость? И начнет рассказывать о том, что слышала там, внутри своей комы? О, этот образ Кэрол, стоящей в вестибюле дома, а сзади – распахнутая в ночь дверь! Ночной ветер колышет ее черные волосы, в груди – тысячи подавленных криков и история, которую она так и не поведала ждавшим встречи с нею баньши, история о том, как ее едва не похоронил заживо ее собственный муж.
Дуайт ослабил галстук. За окном гостиной ухнула сова, и он подскочил к окну, напряженно вглядываясь в темноту, почти уверенный в том, что сейчас увидит Кэрол: неподвижные глаза открыты, руки вытянуты вперед, словно она все еще пытается дотянуться и схватить его.
Но Кэрол, придавленная к полу грузом камней и земли с дороги, пребывала в неподвижности на полу экипажа.
И тем не менее…
Вдруг она проснется – и прямо сейчас? Ведь раньше ей, бывало, требовалось и меньшее количество времени, чтобы очнуться. Тем более что раньше она не садилась… и вообще не
Дуайт сел на край кушетки. Тиканье каминных часов вязло и тонуло в мягкой мебели, стоящей по стенам гостиной. Секунды тянулись мучительно долго. Сколько их еще должно пролететь, пока все не закончится? Тридцать тысяч? Или больше?
Дуайт поднялся с кушетки, отирая пот со лба. Прошло несколько минут, прежде чем он осознал, что, не отрываясь, смотрит на маленькую диванную подушку, которой так удобно было бы навек остановить и без того нечастое дыхание жены.
Снаружи, с улицы, вновь донесся крик совы. Дуайт вглядывался в ночь, почти уверенный, что вот-вот увидит силуэт очнувшейся Кэрол, выбирающейся из экипажа.
–
Он приложил ладони к стеклу, блокируя отражение лампы, горящей в гостиной.
Дверцы экипажа были закрыты.
Но что, если она проснется? Прямо сейчас? Не было никаких оснований полагать, что это невозможно. Она вполне способна на это. И что ему тогда делать? Застрелить ее? Задушить? Утопить? Если она очнется, то первым делом отправится к шерифу. Да она просто обязана сделать это. А Опал станет утешать ее, одновременно заряжая пистолет и доставая ключи от камеры, куда посадит его, Дуайта.
И пойдет к нему.
И, может быть, он уже близко.
Влажными от пота, дрожащими ладонями Дуайт попытался пригладить волосы. Как это ужасно, что Кэрол знакома с одним из самых известных героев Большой дороги! Было что-то чертовски несправедливое в том, что этот человек, это чудовище, презирающее законы, приближается, рассекая ночную темноту крупом своей черной лошади, чтобы голыми руками отворить деревянный гроб, уже приготовленный для Кэрол.
– О, господи! – проговорил Дуайт почти что детским голоском. – А что, если она проснется
Он спрячется. Да, как только он услышит скрип открывающейся дверцы экипажа, он бросится в кухню и спрячется.
Часы на камине продолжали отсчитывать ход времени.
Дуайт принялся расхаживать по гостиной. Лампы отбрасывали тени по всей комнате, с отменным вкусом украшенной на деньги Кэрол. И каждая тень напоминала ему тень жены, а также тени тех, кого она встречала в Воющем городе, когда была в двух шагах от смерти. Своих друзей. А что, если
– Прах тебя разбери, время! – завопил он.
Да, если бы Дуайт убил Кэрол, шериф неизбежно нашел бы следы убийства на ее теле.