Спасти Кэрол

Наступила ночь первого дня пути. Мокси знал, что проехал ровно половину расстояния, разделявшего его дом и дом Кэрол. Он не хотел останавливаться, но вынужден был это сделать – уставшая лошадь тяжело дышала, а Мокси знал, что в конечном итоге отдохнувшее животное гораздо быстрее доставит тебя до места, чем измотанное.

Небо почернело, и на нем отчетливо проявились бесчисленные звезды. Сосны, стоящие вдоль дороги, из зеленых превратились в серые, а их макушки скрылись в ночной темноте. Много лет прошло с той поры, когда Мокси точно так же наблюдал, как солнце садилось над Большой дорогой и, по мере того как он двигался на север, на дорогу опускалась ночь. И теперь, как тогда, лошадь медленно несла его прочь от места, где солнце прячется за горизонт, туда, где уже, к радости седока, обозначился круг луны, знаменовавший приближение следующего дня – последнего дня пути.

Мокси натянул поводья, и полусонная лошадь остановилась. Мокси спешился, отстегнул походную постель и положил на землю. Потом подвел лошадь к сосне, стоявшей неподалеку, и принялся успокаивать ее, поглаживая по гриве. Воды и еды для лошади было припасено вдосталь. Позаботившись о своей спутнице, Мокси принялся собирать дрова для костра.

Он поднимал с лесной подстилки ветки и небольшие поленья, а мысли о Кэрол не оставляли его. Теперь она была ближе на целый день пути, но все так же бесконечно далека.

Кэрол представляла собою нечто, что принадлежало его юности. Стремиться к ней было все равно что стремиться попасть на завтрак, который когда-то, еще ребенком, он делил с отцом и матерью. Собирая дрова, Мокси пытался понять, что он все-таки делает.

Может ли человек исправить свое прошлое?

Этот вопрос со всей остротой открыл перед ним бессмысленность происходящего. Не удастся ему избавиться от своего чувства вины, что бы ни произошло! И это было невыносимо.

С охапкой поленьев и сучьев он вернулся в лагерь. Лошадь стояла смирно, занятая едой. Сев неподалеку от разложенного одеяла, Мокси зажег небольшой костер, и только теперь понял, как замерз. Он протянул руки к огню и принялся обогревать их, одновременно рассматривая лошадь, наблюдая, как в отблесках пламени костра глаза ее становятся то черными, то молочно-белыми в то время, как она глядит по ту сторону огня.

Мокси думал о Кэрол. Вот Кэрол лежит на боку, со сложенными на груди руками, спит. Пару десятилетий назад такие мысли терзали Мокси, являлись ему в ночных кошмарах. Ужасные видения смерти, которые возвращались вновь и вновь: Кэрол, такая юная, плавает в ванне, и кожа – к тому моменту, когда он ее находит, – уже приобрела красновато-лиловый оттенок, а плоть, пропитанная водой, окоченела. В те дни он боялся оставить ее даже на час, опасаясь, что в его отсутствие она потеряет сознание и упадет в огонь – подобный тому, что он развел сейчас. Но самыми страшными кошмарами были те, в которых он видел ее похороненной заживо: приглушенные крики из-под земли, ногти, скребущие дерево гроба, заупокойный колокол, разносящий свои мерные удары по кладбищу. В этих кошмарах Мокси бросался на помощь, разбрасывая землю руками, состязаясь с кислородом, которого с каждым мгновением становилось все меньше и меньше в замкнутом пространстве гроба. Даже сейчас, когда Мокси смотрел на огонь, он слышал голос Кэрол – умоляющий и все слабеющий по мере того, как он углублялся в ее могилу: три фута, шесть футов, девять, двадцать футов, пока солнце не скрывалось за верхней кромкой могилы, а небо не сокращалось до небольшого голубого квадрата в конце туннеля, уходящего вверх… Квадрата, откуда доносился безумный хохот… Спасение невозможно… Воздух уходит…

Лошадь заржала, и Мокси принялся вглядываться в темноту. Костер хорош тем, что дает тепло, но он же создает вокруг себя полосу кромешной темноты. Потирая озябшие руки, Мокси в поднимающемся над костром дыму увидел образ Кэрол. Спящей. Живой.

– Завтра нам вновь предстоит долгий путь, – произнес Мокси. Лошадь посмотрела на него, после чего отвернулась, уставившись в темноту леса.

Развернув одеяло, Мокси лег. Он поспал совсем немного, как вдруг, внезапно пробудившись, по ту сторону костра увидел фигуру сидящего человека.

Было очень темно, но костер все еще горел, причем гораздо ярче, чем тогда, когда Мокси засыпал. Огонь издавал странный трескучий звук, словно в нем сгорало нечто, что не принадлежало Большой дороге. Мокси не стал вставать, но принялся лежа разглядывать сидящего, который был погружен в созерцание огня. Черты его лица были смазаны непрерывно снующими туда-сюда отблесками пламени.

– Я знаю, что ты не спишь, – сказал человек.

Мокси узнал этот голос – его он слышал вчера в цирюльне, а еще раньше, двадцать лет назад, в Портсмуте.

Он хотел встать, но голос остановил его.

– Не спеши, не пытайся меня увидеть. Еще рано.

Сидящий дышал с явно слышимым присвистом, как если бы черный ветер с усилием прорывался через небо, усеянное морской галькой.

– Кто ты? – спросил Мокси.