Спасти Москву! Мы грянем громкое Ура!

С бортовых пулеметов никак не достать суетящийся расчет — румыны вне сектора стрельбы. Курсовой «Льюис», установленный в рубке, с которого сам Семен Федотович не промахнулся бы, уже лишился ствола, разбитого прямым попаданием снаряда. Хорошо, что броню не пробило, зато оглушило изрядно.

— Дави, князь…

Фомин уже не кричал, а лишь шипел — ему казалось, что танк двигается ужасно медленно, не быстрее идущего по делам человека.

«Марк» едва давал семь с половиной километров, а «Уиппет», пример которого он приводил морякам «Беспокойного», целых двенадцать, хоть и недолго, отчего и называли этот «Марк А» британцы, любители псовой охоты, «борзой».

Сердце почта замерло в груди, и лишь глаза продолжали смотреть в узкую прорезь смотровой щели люка. Еще две секунды и грянет выстрел — даже не граната, а шрапнель, поставленная на удар, запросто проломит с такой пистолетной дистанции тонкую броню, в которой чуть больше половины дюйма толщины.

Зато румынским канонирам огромный ромбовидный танк предстал перед глазами бешено и неотвратимо двигающимся монстром.

И нервы не выдержали — артиллеристы порскнули от пушки, словно зайцы, причем в стороны.

Худшего они не смогли придумать. Если бы побежали вперед, то танк бы их не догнал, а так сразу же затрещали пулеметы, и румыны повалились изломанными куклами.

— Стой, князь! Пушка наша!

Фомин схватил Микеладзе за локоть, но тот уже остановил танк. Броня чуть коснулась направленного прямо в рубку ствола, а Семен Федотович в изнеможении откинулся на жестком сиденье.

Вот оно как бывает на войне зачастую — если бы у румын оказались нервы покрепче, то сейчас бы горел синим пламенем его танк, а он сам превратился бы в ошметки, разорванный снарядом.

Но враги струсили, не захотели рисковать жизнью как он, рассчитывая спастись — и что?! Были живыми, хотели удрать, и в одночасье стали мертвыми. Война всем должной мерой отмеряет!

— Заглушить движок, проветрить танк!

Фомин извернулся и отдал приказ сидящему за ним в рубке командиру танка капитану Трембовельскому, местами с которым поменялся перед самым боем.

Вот если бы рубка была чуть больше да имела выступающую башенку, то тогда было бы совсем иное дело. Но если бы, да кабы…

Двигатель заглох, и наступила, как показалось танкистам, мертвая тишина. Только еле слышимое шварканье пуль о броню говорило о том, что вокруг продолжается сражение и нужно быть начеку.

— Твою мать, крематорий гребаный!

С разухабистой руганью кто-то из экипажа, а разглядеть офицера было совершенно невозможно из-за густых клубов дыма и выхлопных газов, да еще слезящимися, подслеповатыми глазами, с грохотом раскрыл броневую дверь, повернув рычаги запоров.

— Урод английский!

Фомин стал помогать выносить раненого инженер-механика поручика Бекича, получившего несколько осколков от шрапнели, угодившей в спонсон.

Погибли двое — артиллеристам, морским офицерам не повезло в первом же бою, словно Машино пророчество сбылось.

— Как хорошо дышать!

— Я жив, твою мать!

Восклицания и ругань перемешались, все жадно вдыхали воздух, глотая его как живительную влагу и радуясь жизни. Да лили воду из фляжек на чистые тряпки, чтобы протереть запорошенные глаза.

Семен Федотович с трудом приподнялся, ощущая себя выжитым до капли лимоном, и тщательно подсчитал лежащих и сидящих, но с оружием в руках танкистов.

Налицо было одиннадцать, двое погибших остались в танке. Вообще-то в экипаже «Марка» всего восемь человек, однако этот монстр легко мог взять втрое больше, прямо общежитие на гусеницах.

А все из-за размеров — «Марк» легко переползал через широкую траншею, в которой не то что Т-26, а «тридцатьчетверка» ушла бы полностью. Потому и «шкура» была тонкой, ибо броню «размазали» по большому объему.

— Теперь ордена получим, за взятие батареи, — негромко произнес кто-то из офицеров, а Фомин усмехнулся. — «Отошли, оживились, награды примеряют. А ведь заслужили, черти — по статуту командир может „Георгия“ получить, а члены экипажа следующий по чину орден с мечами».

Мысль мелькнула и пропала, ибо в руке уже был «хлыст», а ноги сами передвинули его к стене полуразрушенного домика.

Он выглянул из-за укрытия и присвистнул, только сейчас поняв, насколько вырвался вперед его «Генерал Скобелев».

— Красиво идут! — рядом прилег капитан Трембовельский, положив на камни ствол автомата.

Картина действительно завораживала — пять «ромбов» вытянулись в линию, за каждым из танков, прикрывшись его броней, перебегали маленькие фигурки людей — дроздовцы труса не праздновали, а лихо продвигались вперед.

— Семен Федотович, обернитесь!

Фомин стремительно развернулся на выкрик, вскинув автомат. Но тут же опустил оружие, стиснув зубы от ярости. Метрах в ста выполз дымящийся танк со знакомым именем «Генерал Багратион».

— Командир полка… О, боже!

На борту танка словно расцвел огненный цветок, тут же выпустивший из себя густой черный клуб дыма. У Фомина волосы встали дыбом, и он, позабыв про визжащие вокруг пули, рванулся вперед.